Читать интересную книгу "Желаний своевольный рой". Эротическая литература на французском языке. XV-XXI вв. - Жан Молине

— И что же это за запах, мадам Р.?

Она не заставила меня ждать и ответила резким тоном старой аристократки:

— О! Запах голой женщины, мадам!

— То есть? Ваш магазин одевает теперь кордебалет?

С жеманным видом поджав губы, Мадам Р. произнесла:

— Наш дом… одевает только высший свет, вы сами это прекрасно знаете. Высший свет и людей творческих.

Голос ее спустился в самый низ самого низкого регистра, она театрально округлила глаза с видом прорицателя:

— Запах, мадам, именно запах! Я сказала то, что сказала! И готова повторить это даже с ножом у горла! Я немало прожила и помню время, когда в залах нашего магазина можно было свободно перемещаться в любое время, не вдыхая иных ароматов, кроме корилопсиса или иланг-иланга[76]. Правда, порой это наводило на мысль о святошах… ну да ладно, неважно… Зато теперь, мадам, пахнет баней, просто баней!

Она схватила кусок парчи, зажатый меж двух створок шкафа, и начала им обмахиваться, точно веером, трагически опустив глаза с видом: «Я все сказала. Больше я с этим миром не имею ничего общего». Но так как я молчала, она снова распахнула веки и торопливо заговорила:

— Что же вы хотите, мадам. Раньше женщина носила белье, великолепное хлопчатобумажное белье, которое впитывало испарения. А теперь? Она стаскивает с себя платье, выворачивая его наизнанку, как потрошеного кролика, и что же вы видите? Это бегун на дистанции, мадам, в коротких штанишках. Подмастерье булочника у раскаленной печи. Ни рубашки, ни панталон, ни нижней юбки, ни комбинации, разве что бюстгалтер — вот-вот, разве что бюстгалтер… Перед тем как зайти в магазин и начать примерять одежду, эти дамы ходили пешком, танцевали, закусывали, потели… тут я, пожалуй, остановлюсь… А их утренняя ванна, это было так давно! И что же, платье, которое они весь день носили на голое тело, чем же оно пахнет? Платье, за которое уплачено две тысячи франков! Да боксом, мадам! Чемпионатом по фехтованию! «Двенадцатый раунд, дышите глубже…» О боги, боги!

Она всплеснула руками, делано вскрикнув. У некоторых женщин это своего рода тик, который удачно копируют мужчины, изображающие женщин. Но мадам Р., похоже, и в самом деле сделалось дурно, у нее побелел нос. Я вспомнила одну давнишнюю портниху-корсетницу, которая из-за пахучих испарений своих клиенток не могла питаться дома и ходила в ресторан…

В поле моего зрения возникла манекенщица, этакий высокий белобрысый парень с выбритым затылком и челкой, свисающей до бровей. На груди, под вечерним шелковым платьем телесного цвета, у нее виднелись два слабо выступающих острых рельефа, свидетельствующих о том, что она без белья. Ничтоже сумняшеся, она задрала подол и достала из чулка газовый лоскуток цвета фуксии, чтобы основательно в него высморкаться. Ее жест показался мне комичным и напомнил репетицию одной пьесы. Автор хотел, чтобы злодей сорвал с инженю платье. В воображении шестидесятилетнего драматурга героиня должна была трепетать, как смятая белая роза, и прижимать к себе дрожащую белоснежную пену кружев нижнего белья… И вот на репетиции, вместо снежной пены из под платья героини появились коротенькие шелковые штанишки шафранного цвета, натянутые резинки пояса для чулок и край короткой шафранной комбинашки с огромной, размером с тулью, монограммой. Рабочие сцены покатились со смеху, зато автору было не до смеха…

Грозный голос Адольфа Вилетта загудел у меня в ушах, как гулкий колокол: «Вандалы! Они упразднили женское белье! Мясник, и тот знает, что окорок следует заворачивать в кружевную бумагу!»

Перевод Марии Аннинской.

«Лишь если волю я даю желанью…» (Луиза Лабэ)

Борис Виан. Свобода

Борис Виан [Boris Vian; 1920–1959] — культовая фигура во французской литературе и в истории французского джаза, известный попиратель норм, скандально прославившийся своей пародией на американский «черный» роман «Я приду плюнуть на ваши могилы», подписанной псевдонимом Вернон Салливан и в конечном счете стоившей ему жизни. Кроме всемирно известных романов, пьес, новелл и т. д. является автором серии эротических рассказов (все они уже были опубликованы по-русски) и сотни виртуозных порнографических сонетов. Лекция «О пользе эротической литературы», прочитанная Вианом 14 июня 1948 года в парижском клубе «Сен-Жам», стала защитным словом писателя в ответ на преследования и обвинения в попрании нравственных устоев.

Перевод Марии Аннинской. Перевод публикуемых статьи и стихотворения выполнен по изданию «В. Vian. Ecrits pornographiques» [Christian Bourgois, 1980].

Это недатированное стихотворение Б. Виана является пародией на одноименное стихотворение Поля Элюара, написанное в 1941 году и первоначально посвященное его возлюбленной, а впоследствии жене. Но в годы войны это бесконечно длинное и очень эротичное стихотворение получило иное звучание, поскольку автор поставил последним словом не «любимая», а «Свобода». Виан вернул идею П. Элюара в ее первоначальное русло.

СВОБОДА

На стенах твоего домаНа пороге его, на дверяхНа расстроенном пианиноИмя пишу твое

На первой ступени лестницыНа второй ступени и прочихНа дверях твоей спальниИмя пишу твое

На засаленных занавескахНа ядовитых обояхНа потухшем каминеИмя пишу твое

На продавленном матрасеНа простынях и подушкахНа смятом постельном бельеИмя пишу твое

На твоем напряженном лицеНа задранном вверх подбородкеНа острых твоих грудяхИмя пишу твое

На гладком твоем животеНа раздвинутых врознь коленяхНа лепестках твоей розыИмя пишу твое

Я пришел среди ночиЧтобы тебя познатьЧтобы назвать твое имяИ написать его —Спермой.

Жорж Брассенс. Моя душечка. Песня

Жорж Брассенс [Georges Brassens; 1921–1981] — поэт с незаконченным средним образованием, самостоятельно постигавший отечественную словесность и, главное, любимых поэтов (Вийона, Верлена, Бодлера, Валери, Маларме… иные их стихи он положил на музыку), ставший символом французской поэтической песни 50–80-х годов. Для него не было тем допустимых и недопустимых. Необыкновенно одаренный выходец из народа позволял себе все, что рисовало его мятежное воображение, сдабривая сюжеты смачным галльским юмором. А поскольку французы с готовностью принимают то, что талантливо, не оглядываясь на нравственность, то даже «неприличные» песни Брассенса вошли в анналы озвученной поэзии. Публикуемая нами песня — еще далеко не самое «эротическое» произведение Брассенса.

Перевод Марка Фрейдкина. Перевод выполнен по изданию «G. Brassens. Poèmes et chansons» [Éditions Musicales 57, 1973].

МОЯ ДУШЕЧКА

Я хожу сам не свой, я ночами не сплю,Я готов хоть сейчас головою в петлю.Бытия мне открылся звериный оскал —Я вчера свою птичку под мужем застал.

Припев:Моя душечка —проблядушечка!

Наш галантный роман протекал на ура,Но отныне все кончено, ибо вчераЯ застал их в кустах, и поверьте мне, чтоБыло архибезнравственным зрелище то.

Описать свои чувства сумею едва ль:Как могла покуситься развратная тварьНа святая святых — на любовника честьИ высокую страсть до интрижки низвесть!

Так меня ослепил этой страсти порыв,Что не смог я заметить, как с некой поры вНаших актах не стало былого огня,Да и дети пошли у нее не в меня.

Припев:Моя душечка —проблядушечка!

А теперь, чтобы в воду упрятать концыИ впридачу подсыпать на рану сольцы,Эта шлюха с улыбкой твердит нам двоим,Мол, не тот рогоносец, кто кажется им.

Я застал их вдвоем (пусть Господь им зачтет!)При попытке свой брак подновить за мой счет.Я застал вероломную вставшей в партерПри попытке по кругу пустить адюльтер!

11

«Но черт сидит в тебе с изнанки» (Поль Верлен)

Паскаль Лене. А ничего и не было. Рассказ

Паскаль Лене [Pascal Lainé; р. 1942] — автор более двух десятков романов и нескольких театральных пьес, лауреат премий Медичи [1971] и Гонкуровской [1974]. Романы «Кружевница» [ «La Dentellière», 1974], «Прощальный ужин» [ «Le Diner d’adieu», 1984], «Неуловимая» [ «L'Incertaine», 1993), «Обнаженная Анаис»[ «Anaïs Nue», 1999] и «Начало конца» [ «Derniers jours avant fermeture», 2001] выходили на русском языке. Эротика никогда не была для Лене отдельной темой. Рассказ «А ничего и не было» — в некотором смысле попытка литературного хулиганства, заявленная позиция неприятия «сексуальной корректности». Но за скандальной концовкой прочитывается боль художника, сознающего невозможность «достучаться» до современников, боль человека эпохи постмодерна, обреченного на метафизическое одиночество.