Но нет, пускай лучше так – наверняка ведь явится сюда не весь тумен разом, а отправят монголы вперед отряд сделать проходы в преграде, а лучше и вовсе убрать ее с реки. Вот тогда-то мы и приголубим поганых, а когда в передовом тумене узнают, что впереди идет бой, то наверняка изготовятся к сече, на что еще время потеряют…
Покуда ждали и своих, и татар, мы с воями успели плотно перекусить копченым салом и сухарями. Хоть и одет весь десяток в овчинные тулупы, подбитые шкурами, поверх кольчуг (не только от мороза спасают, но и дополнительная защита от стрел!), да все же продрогли крепко, огонь ведь не разведешь! А плотная еда в мороз – не самый худший способ согреться…
Пока же мы снедали, к реке под предводительством Микулы вышла из близлежащего леса на лыжах вся моя сотня. Заранее обговорив все с Кречетом да воеводой Твердиславом, мы решили покуда не концентрировать силы на одном участке, а каждый из отрядов расположить у своей преграды на реке. Но при этом после поэтапных столкновений, первые две сотни как раз и отойдут к третьей, пусть татарва гадает, сколько нас на самом деле!
Вои по предварительной договоренности не кучкуются в одном месте, а занимают позицию за гребнем высокого берега Прони, в три ряда, на значительном удалении друг от друга – не менее пяти шагов. Так же, как и мой десяток, ратники втыкают стрелы в снег – привычные русичам срезни, равно хорошие и на охоте, и против бездоспешных врагов. Небольшой запас граненых бронебойных стрел хранится отдельно – они предназначены или монгольским тургаудам, или хорезмийским гулямам…
– Ну что, сотенный голова, готов?!
Ко мне подобрался Микула, крепко хлопнув по плечу. Десятником в сотне я его так и не назначил: ижеславские и белгородские дружинники лучше знают своих, и когда я приказал воям поделиться на десятки да выбрать среди своих десятских голов, они сами довольно быстро определились, кого двинуть в младший командирский состав. Но если в моем подчинении оказалась целая рота (если переложить на современный мне манер), то ротному обязательно нужен заместитель! Вот им как раз и стал надежный, как автомат Калашникова, елецкий дружинник. К слову, сам Микула остался вполне доволен своим назначением – и наоборот, я не увидел у соратника внешних признаков зависти или неудовольствия моим быстрым взлетом…
– Да вроде готов, друже. А там посмотрим, как дело пойдет… Вон, уже идут поганые.
Я действительно заметил впереди колонну бодро рысящих по льду всадников – видать, крепко спешат расчистить проход, получив наказ темника! Микула, переведя взгляд на реку, быстро поменялся в лице, легкая улыбка сползла с его губ, а взгляд сверкнул сталью.
– Я на правое крыло.
– Добре, друже… Вои! Тетивы натянуть да залечь! Стреляем за мной, команду передаем по цепочке!
Ну вот, понеслись теперь томительные минуты безмолвного ожидания – пожалуй, одно из самых неприятных ощущений, что вообще есть в жизни! Сказать, что я волнуюсь – это значит ничего не сказать: от страха аж пальцы немеют да тело деревенеет… И хоть обговорено все заранее, и вои пристрелялись уже к реке, и готовы ременные крепления на щиты, чтобы стрелять, навесив защиту на левую руку локтевым хватом… И хорошо смазанные жиром беговые лыжи сложены уже у ног каждого ратника! Не «фишеры», конечно, но ступательная площадка у них поднята над верхней плоскостью, в ней же находится паз для креплений, а вдоль нижней плоскости идет продольный направляющий желобок. Да и примитивные палки по моему настоянию вырублены – а все одно страшно. И даже не поганых и предстоящего участия в схватке – за сотню страшно, что должна принять первый бой под моим началом. Как я его проведу, сумею ли избежать лишних, напрасных потерь? Сумеем ли вообще остановить передовой отряд татар?! Одному Богу известно…
На ум приходят молитвы, знакомые еще Егору. Я-то в своем настоящем был не особо верующим, но после событий, связанных с переносом, в высшие силы кто угодно поверит! Потому против того, что с губ носителя сами собой срываются слова простейшей молитвы, я ничего не имею:
– Господи, помилуй! Господи, спаси! Господи, сохрани…
Но вот, наконец, враг подобрался к преграде. Навскидку, не менее двух сотен всадников, причем многие облачены в кольчуги и остроконечные шлемы, столь похожие на шеломы русских дружинников, что на мгновение становится жутко… Неужели русичи-наемники идут?! А ведь вооружены бойцы противника прямыми мечами да привычными на той же Рязанщине топорами! Да и одежда у них на нашу похожа, разве что украшена у некоторых мужей непривычными мне узорами… Даже лицами вроде схожи. И щиты нам привычные, деревянные и круглые, с металлическим умбоном в центре! Неужто бродники?!
И словно в ответ на мой немой вопрос, вернувшийся с сотней Петр негромко произнес вслух:
– Мокшане.
А-а-а, вот оно что… Воины князя Пуреша, значит… Обидно. Обидно за мокшан. Одно из двух мордовских племен (эрзи и мокшан), последние жили в сравнительно открытой и доступной лесостепной зоне. И если эрзя во главе с инязором (царем) Пургасом долго отбивалась от татар в укрытых дремучими лесами крепостях, устраивая частые засады и беспокоящие налеты на коммуникации завоевателей, то каназор Пуреш сразу принял власть Батыя.
В последующей войне с Русью мокшане верой и правдой служили завоевателям с востока, но, неся бесконечные потери, решились на очередное предательство уже в 1241 году, накануне битвы при Легнице в Польше (первый раз они предали союзников-владимирцев, отправившись воевать Русь). Пуреш попросил Субэдэя дать его воям отдых, притом тайно сговорившись с князем Генрихом Благочестивым. Во время решающей битвы польских и тевтонских рыцарей (а также некоторого числа моравских воинов и французских тамплиеров) с ордой Батыя мокшане должны были ударить татарам в спину.
Однако хитрый Субэдэй или разгадал предательство, или сумел узнать о том от доносчиков, а то и вовсе решил проучить «прогульщиков»-мокшан и преподнести урок прочим покоренным! Воев Пуреша разоружили под предлогом, что оружие потребуется ордынским ратникам, участвующим в битве, а ночью монголы окружили лагерь мокшан и истребили спящих… Узнав о вероломстве татар и убийстве отца и брата, наследница Пуреша царевна Нарчатка подняла восстание против завоевателей, которое было подавлено татарами с особой жестокостью…
Вот такую горькую чашу испили мокшане во главе со своим царем, возжелавшим спасти народ путем бесчестия, потерявшим воев в боях с теми, кто честно дрался за родную землю, и принявшим гибель, не имея даже оружия, чтобы защитить себя, дать ворогу последний, отчаянный бой!
Впрочем, что говорить о временном союзнике Юрия Всеволодовича (до того воевавшем с русичами), коли на самой Руси только Муромский, Рязанский да