Читать интересную книгу Товарищи - Анатолий Калинин

— Молчи. Где Тиунов?

— Здесь, — ответил за его спиной голос Хачима. Мерлушковая шапка и плечи его были обсыпаны землей, красной кирпичной пылью.

— Я надеялся на тебя, а ты, твою… — испуганный взгляд Саши Волошиной заставил капитана поперхнуться. — Почему не взорвали развалины?

— Он предупреждал меня, — вставил брат.

Тиунов молча отошел в сторону, снимая шапку. Курчавая голова Хачима обмотана была бинтом, намокшим кровью.

— Ты ранен? — встревоженно спросил Батурин.

— Ничего серьезного, капитан, слегка задело осколком. Вот шапку испортили, подлецы. — Тиунов с искренним огорчением поворачивал в руках мерлушковую шапку. — Весь бок срезало. Капитальный ремонт надо давать.

29

Как всегда, в четыре часа утра, распахнулись ворота лагеря, и поток полураздетых военнопленных зазмеился по шоссе в город.

Не сразу Анна сумела передать Павлу о своем разговоре с Портным. В этот день снова дежурил Рудольф. Павел подстерег, когда он отлучился, и проскольнул в будку. Правда, на этот раз Рудольф отлучался всего на десять минут, но и этого им было достаточно, чтобы сказать то, что они должны были сказать друг другу.

Голос Павла непослушно вздрогнул, когда он переспросил:

— Ровно в двенадцать часов?

— Да, — подтвердила Анна.

Она видела его радость и радовалась вместе с ним. Но как будто камень лег сверху на ее радость.

— И точно в это время начнется налет? — спрашивал Павел.

— Да, — односложно отвечала Анна.

— Ты только подумай, что это значит! Может быть, в этот момент им нужны будут самолеты где-нибудь на фронте, но ради нас они посылают их сюда.

Анна уже все рассказала ему, но Павлу хотелось еще раз услышать.

— И связь будет прервана…

— В двенадцать часов.

Все же, вероятно, он что-то необычное уловил в ее односложных ответах и посмотрел на нее внимательнее.

— У тебя что-нибудь случилось?

— Нет-нет, — поспешно ответила она.

Но именно эта поспешность и насторожила Павла.

— Ты чего-то недоговариваешь.

— Да нет же, откуда ты взял?

Она постаралась овладеть собой. Кажется, это ей удалось.

— Ты, должно быть, беспокоишься за исход, — сказал он не так недоверчиво. — И за меня, да? Но ты же знаешь, как мы всё предусмотрели. И совсем скоро мы с тобой встретимся. — Ему, видно, очень хотелось сказать какое-то слово, и, оглянувшись на дверь, он сказал его — На воле.

— Да, Павел.

— Он возвращается, Анна. До свидания.

— До свидания.

Бесконечно тянулся день. Начался он у Анны, как обычно, с того, что она выдавала в проходной наряды. После этого ей нужно было ехать на мост.

— Мне сегодня, фрейлейн Анна, совсем не нравится ваш вид, — озабоченно сказал ей в комендатуре Ланге. — То есть вы мне всегда нравитесь, но с некоторых пор и пугаете. Вы никогда не улыбнетесь. Корф говорит, что это у вас оттого, что вы ненавидите всех нас.

— По-моему, господин Корф такой человек, что ему должно быть решительно все равно, есть на моем лице улыбка или нет, — сказала Анна.

— Браво, фрейлейн Анна, вы удачно сострили. Между нами говоря, Корф — сухарь. И, как это не дико, — женоненавистник. Ему всюду мерещатся враги, он даже готов заподозрить в такой хорошенькой женщине…

— Я же просила вас не говорить мне комплиментов, — дружелюбно попеняла ему Анна.

Ланге ее тон окрылил. Он воспринял это как первый признак, что крепость начинает колебаться. Они были в комендатуре вдвоем.

— Что поделаешь, фрейлейн Анна. Вы сами в этом виноваты.

— Вот и еще один комплимент, — пожурила его Анна.

Ее миролюбие заставило Ланге совсем воспрянуть духом. Но опыт подсказывал ему, что здесь надо проявить максимум осторожности. Лед явно начинал подтаивать, и надо не дать ему снова замерзнуть.

— Э, теперь уже поздно останавливаться, — он махнул рукой с видом полнейшей безнадежности. — Я человек эмоциональный, даже; служба здесь не сделала меня иным. Во всяком случае, вы уже имели возможность убедиться, что я не Корф. — И он не упустил случая заметить в адрес своего помощника — Тупица, солдафон, жандарм. Надеюсь, вы ему не передадите, фрейлейн Анна. Впрочем, я его не боюсь. — Он обошел вокруг стола, за которым сидела она, и, придвинув стул, сел рядом, положив руку на спинку ее стула. — Напрасно вы всегда так решительно отвергаете мои искренние попытки улучшить ваше настроение.

— Я уже не помню всех наших разговоров, господин Ланге.

— Тем лучше. — Его рука, лежавшая на спинке стула, передвинулась ближе к плечу Анны. — Я понимаю это как разрешение возобновить их снова. Считаю, что вы совсем необоснованно с таким предубеждением относитесь к перспективе провести вместе со мной вечер в офицерском казино.

Анна покачала головой.

— Я по вечерам предпочитаю оставаться дома, господин Ланге.

— Попробуйте один раз нарушить ваше правило, и я обещаю, что вы не раскаетесь, — с жаром подхватил Ланге. — Вы любите музыку?

— Я уже не помню, когда ее слышала, господин Ланге.

— А в нашем казино оркестр, можно и потанцевать. Неужели вам не наскучило каждый вечер оставаться одной?

— Нет, я остаюсь с соседкой.

— Возьмите и ее с собой.

— Ей шестьдесят четыре года.

— Еще лучше! — со смехом воскликнул Ланге. — Теперь я понимаю, кто вам навевает это настроение. Нет, дальше это так оставлять нельзя. Вы губите свою красоту…

— Это уже третий комплимент, — напомнила Анна.

— Я рекомендую вам серьезно подумать над моим предложением.

— Обещаю подумать, — сказала Анна, — если вы уберете свою руку.

— Извините, фрейлейн Анна. — Он встал со стула. — Не правда ли, вы сказали, что согласны?

— Я только сказала, что подумаю, господин Ланге.

Она не раз потом с удивлением думала, как ей тогда удавалось играть свою роль и даже симулировать колебания, в то время как его предложение так совпадало с ее собственными планами.

— Прошу, не лишайте меня надежды, которую вы сами только что подали. — Ланге испуганно поднял руку. — Не откладывайте и соглашайтесь сегодня же поехать со мной в казино.

— Это вы совсем быстро, — запротестовала Анна.

Однако Ланге, вкусившему уже сладость надежды, не так-то легко было теперь от нее отказаться.

— Мы пробудем там всего три-четыре часа.

— Не больше двух, господин Ланге.

— Хорошо, хорошо, — не стал он возражать, в уверенности, что потом сумеет лучше распорядиться временем. — Я заезжаю за вами в восемь часов.

— В десять, — поправила его Анна.

— Почему же так поздно? — Ланге искренне удивился.

— Вы забываете, что застали меня врасплох. Если вас не устраивает…

— Устраивает, устраивает! — Ланге замахал обеими руками.

До вечера он несколько раз звонил ей из комендатуры на мост.

— Вы не раздумали? — Мембрана передавала его нетерпеливое дыхание.

— Нет, — коротко отвечала Анна.

Через полчаса он опять звонил.

— В десять часов я поднимусь к вам домой.

— Я выйду к воротам.

За окном будки порхал молодой снег. В отблесках костров у моста двигались фигуры пленных.

30

Она надела последнее из своих хороших платьев, которое еще не успела обменять на рынке на муку, — бордовое, с кружевной оторочкой вокруг рукавов и воротника. Она не отнесла это платье до сих пор на рынок потому, что его любил Павел. В этом платье она впервые и познакомилась с ним на вечере железнодорожников. В перерыве между торжественной частью и концертом к ее отцу подошел высокий мужчина с насмешливыми глазами. Он, оказывается, работал вместе с отцом в депо. Несмотря на то что Павел был почти вдвое старше Анны, между ними сразу же установились отношения, какие бывают только между людьми одного возраста…

Привычными движениями она натянула чулки, надела туфли. Привычно достала пудреницу, провела ваткой по щекам и подбородку. Но когда ей потребовалось красным карандашиком помады смягчить складку губ, это у нее долго не получалось. В их складке застыло какое-то неженское выражение, а по углам залегли две морщинки. Она стирала краску смоченной одеколоном ваткой и снова водила по губам помадой. Сегодня ей непременно нужно было весь вечер оставаться молодой и красивой. Она вдруг вспомнила, что Павел всегда просил ее стереть с губ краску, прежде чем… На миг ее руки бессильно упали вдоль тела, а карандашик, выпав из пальцев, закатился под стол. Но она нагнулась и нашла его.

В конце концов она овладела собой настолько, что смогла подрисовать губы так, что они даже получились у нее сердечком. В складке их был даже какой то вызов, который, она чувствовала, должен понравиться Ланге. О, этот Ланге, на которого ее внешность должна была подействовать сегодня таким образом, чтобы он весь вечер безусловно остался глухим и слепым ко всему остальному. Ей удалось добиться и того, что исчезли две морщинки в углах рта.