— Зачем ты это сделала?
— Раньше все это стояло как-то не так.
— А что было не так?
— Мне кажется, не было гармонии.
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Просто мне так показалось.
— Показалось? Что, вот так, ни с того ни с сего взяла и решила, что комнате не хватает гармонии?
— Не решила. Почувствовала. Я поняла это. И поняла, что могу сделать ее лучше. Мне захотелось сменить кое-что из мебели, но я обошлась тем, что здесь было, и еще пару вещей нашла на чердаке.
— С чего ты взяла, что можешь сделать ее лучше?
— Не знаю! Просто мне так показалось!
— И только?
— Ой! — У нее перехватило дыхание. — Ты думаешь, я уже делала это раньше. Думаешь, я знала, что делала это уверенно, потому что раньше это было моей профессией? Но ты же говорил, что я никогда не рассказывала о своей профессии. Я когда-нибудь заводила разговоры об оформлении интерьера?
— Нет, — без обиняков ответил он. — Да у меня и нет оснований считать, что это было твоей профессией. Это могло быть твоим хобби, но узнать наверняка, так это или нет, мы сейчас не можем. Подождем и посмотрим, что еще вызовет у тебя такое же вдохновение. Когда вы готовили ужин вместе с Робером, ты ничего подобного не заметила?
— По его словам выходит, что я много времени проводила на кухне.
— Это легко предположить для большинства женщин. А где ты взяла этот ковер, что лежит перед камином?
— На чердаке. Мы поднимались туда вместе с мадам Бессе. По-моему, смотрится очень даже красиво — он крепко соткан и расцветка… — Она не договорила.
— Почему ты не дождалась меня, чтобы спросить, можно ли это сделать?
Стефани ощутила прилив гнева. Она приложила столько усилий, чтобы сделать эту комнату красивой, и знала, что это ей удалось. А он не только не поблагодарил ее, но даже не захотел признать, что она действительно стала лучше выглядеть. Вместо этого он устроил ей допрос и обращается с ней, как с простой служанкой. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была довольна и счастлива, обещаю. Что ж, черт побери, ему еще многому предстоит научиться, подумала она и огрызнулась:
— Тогда сделай все, как раньше.
— Нет, — задумчиво ответил он. — Не буду, пожалуй. Здесь и в самом деле гораздо лучше, приятнее, чем было прежде. По правде сказать, просто превосходно. У тебя великолепный вкус. Спасибо, дорогая моя. Надеюсь, ты подумаешь об остальных комнатах, не дожидаясь, пока я снова уеду.
Гнев Стефани испарился. Черт бы его побрал, подумала она. Интересно, мелькнула мысль, удалось ли ей в чем-либо взять верх над ним, прежде чем она лишилась памяти. Но они ведь были знакомы всего несколько дней. Тогда я его еще не знала, да и теперь не знаю. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я пойму, что он за человек.
Ожидая ответа, он смотрел на нее.
— Конечно. С удовольствием, — ответила она и стала подниматься по лестнице за ним следом.
На переезд в его спальню ушло всего полчаса. Ее одежду Макс повесил в одном из платяных шкафов в комнате для переодевания и в новом гардеробе, Стефани разложила свитеры и шелковое белье в новом комоде и поставила шкатулку с драгоценностями и парфюмерными принадлежностями на туалетный столик. Макс тем временем поменял сгоревшую лампочку в светильнике на одной из тумбочек.
— Макс, — спросила Стефани, складывая свои книга стопкой рядом с лампой, — у нас есть «Алиса в стране чудес»?
— Понятия не имею. Я не читаю сказок. А почему ты спросила?
— Робер о ней говорил. Хотелось бы почитать.
— Если у нас нет этой книги, купим.
Стефани зевнула. Вдруг веки сделались такими тяжелыми, что она с трудом поднимала их.
— По-моему, пора ложиться спать. — Она с любопытством посмотрела на него. — Ты что, даже не устал?
— Нет, мне не раз приходилось бодрствовать ночью. Ты ложись, а я еще посижу внизу, у себя в кабинете.
Стефани так и подмывало спросить «А зачем бодрствовать?», но ей слишком хотелось спать, тело просило покоя, ноги, руки, шея, веки — все обмякло и перестало ее слушаться. Она легла на кровать Макса — нет, это ведь и моя кровать тоже, — почувствовала, как он накрывает ее стеганым одеялом, и мгновенно уснула.
Макс постоял над ней, глядя на ее красоту. Она удивляла его всякий раз, когда он приходил к ней, спящей, из другой комнаты. Его лицо омрачилось, когда он всмотрелся в небольшие шрамы на щеках и в большой шрам на лбу под волосами. Все, от чего она становилось менее красивой, неизменно приводило его в ярость. Он смотрел на ее красоту как на искусство, а он коллекционировал искусство. Он изучал искусство всю жизнь, у него были знакомые по всему миру, с которыми он мог общаться на особом жаргоне тех, кто хорошо разбирается в искусстве и может себе позволить приобрести величайшие произведения прошлого и настоящего.
К тому же на протяжении двух десятков лет, до октября прошлого года, искусство было его бизнесом. Он был, пожалуй, самым удачливым в мире контрабандистом. С помощью своих подручных он организовал в Центральной и Южной Америке, на Ближнем и Дальнем Востоке кражи из музеев, гробниц и древних храмов. Иной раз целые части храмов разбирались для вывоза их из страны. Контрабандным путем сокровища искусства попадали из этих стран в Европу и Америку, где их уже поджидали коллекционеры, готовые заплатить бешеные деньги. Дела у него шли на редкость удачно, потому что он был отнюдь не только бизнесменом: подобно клиентам, он знал истинную ценность того, что приобретал, и они частенько являлись к нему за советом, как собрать полную коллекцию или продать что-то такое, что им уже наскучило.
Теперь, глядя на женщину, лежавшую в его постели, он ощутил ярость, сродни тому чувству, которое испытал бы, если бы одно из уникальных произведений искусства оказалось повреждено — не сильно, но достаточно серьезно, чтобы бросить тень на его совершенство и принизить его ценность в глазах любого, кто мог бы этим заинтересоваться.
И все же у него был повод для известного удовлетворения: шрамы на лице и потеря памяти сделали ее менее совершенной и, значит, более зависимой от него. А ему нужно было, чтобы она от него зависела. За прошедшие месяцы его любовь к ней перешла во всепоглощающую страсть; где бы он ни бывал, что бы ни делал, желание снедало его, и за эту ночь он понял, что должен обладать ею полностью и постоянно и видеть, что она пылает к нему такой же страстью, как он к ней.
Он был уверен, что это придет, она уже начала привязываться к нему. Поэтому, когда она выспалась и пришла к нему в кабинет, он встал и уверенно обнял ее. Но он был поражен и разъярен тем, что она инстинктивно отстранилась. Он сильнее сжал ее в своих объятиях.