– Это глупо, – заявил он. – Ты что, совсем лишилась рассудка?
– Что ты имеешь в виду?
– У тебя есть отличный выход. Надо только воспользоваться им. Крессида Тумбли жаждет принять на себя весь позор.
Внезапно он схватил ее за плечи и так крепко стиснул, что она едва могла дышать.
– Почему ты не хочешь оставить все как есть? – страстно произнес он, сверкая глазами. Пенелопа никогда не видела, чтобы Колин проявлял такие сильные эмоции, и ее сердце разрывалось от мысли, что они вызваны гневом на нее.
– Я не могу этого допустить, – прошептала она. – Я не могу позволить, чтобы она выдавала себя за меня.
Глава 13
– Но почему?
С минуту Пенелопа только молча взирала на него.
– Потому что… – Она замолчала, не представляя, как объяснить, что она чувствует. Ее сердце разрывается, ее самый ужасный – и самый восхитительный – секрет раскрыт, а он полагает, что у нее хватит присутствия духа, чтобы связно изложить свои мысли?
– Я понимаю, что она, возможно, самая редкостная стерва…
Пенелопа ахнула.
– …из всех, что рождались в Англии, по крайней мере, в этом поколении, но ради Бога, Пенелопа, – Колин запустил пятерню в свои волосы и вперил в нее жесткий взгляд, – если она готова взять на себя всю вину…
– Честь, – перебила его Пенелопа натянутым тоном.
– Вину, – повторил он. – Ты хоть подумала, что произойдет, если все узнают, кто ты на самом деле?
Уголки ее губ напряглись от нетерпения… и раздражения, вызванного, его снисходительным тоном.
– У меня было почти одиннадцать лет для размышлений на эту тему.
Его глаза сузились.
– Ты, кажется, иронизируешь?
– Вовсе нет, – отрезала она. – Неужели ты полагаешь, что за эти годы я ни разу не задумалась, что будет, если меня разоблачат? Я была бы идиоткой, если бы не переживала по этому поводу.
Колин схватил ее за плечи и тряхнул, хотя карету и так подбрасывало на неровном булыжнике.
– Ты погибнешь, Пенелопа. Погибнешь! Ты понимаешь, что я говорю?
– Если и не понимала, – отозвалась она, – то, уверяю тебя, поняла после твоих пространных рассуждений на эту тему, когда ты решил, будто леди Уистлдаун – это Элоиза.
Колин недовольно нахмурился: не слишком приятно, когда тебя тыкают носом в твои ошибки.
– С тобой перестанут разговаривать, – настаивал он. – Тебя подвергнут остракизму…
– А со мной и так не разговаривали, – резко бросила она. – Меня попросту не замечали. Как, по-твоему, я сумела продержаться так долго? Я была невидимкой, Калин. Никто меня не видел, никто не говорил со мной. Я могла стоять рядом, все слышать, и никто этого даже не замечал.
– Это неправда, – возразил Колин, пряча глаза.
– Правда, и ты это прекрасно знаешь. Просто не хочешь признавать, – она ткнула пальцем ему в плечо, – потому что чувствуешь себя виноватым.
– Ничего подобного!
– О, ради Бога, – презрительно фыркнула она. – Все, что ты делаешь, ты делаешь из чувства вины.
– Пен…
– По крайней мере, то, что касается меня, – уточнила Пенелопа. Ее дыхание участилось, кожа горела, даже душа, казалось, была охвачена огнем. – Думаешь, я не знаю, что твои родные испытывают ко мне жалость? Думаешь, от моего внимания ускользнуло, что ты и твои братья считаете своим долгом пригласить меня танцевать, стоит нам оказаться на одной и той же вечеринке?
– Это обычная любезность, – возразил он, скрипнув зубами. – И потом, ты нам нравишься.
– Фелисити вам тоже нравится, но что-то я не видела, чтобы ты танцевал с ней каждый раз, когда ваши пути пересекаются.
Колин довольно неожиданно отпустил ее плечи и скрестил руки на груди.
– Просто ты мне больше нравишься.
Пенелопа смутилась и замолчала, потеряв нить разговора. Вот что значит вовремя сделать комплимент! Ничто не могло обезоружить ее больше.
– И, – продолжил Колин, выгнув бровь, – ты не ответила на главный вопрос.
– Какой?
– Насчет того, что леди Уистлдаун погубит тебя!
– Тебя послушать, – пробормотала она, – так это не я, а кто-то другой.
– Извини, но мне пока еще трудно совместить в своем сознании женщину, которую я вижу перед собой, с таинственной особой, пописывающей статейки для бульварного листка.
– Колин!
– Я тебя оскорбил? – поинтересовался он издевательским тоном.
– Да! Я немало потрудилась над этими статьями. – Пенелопа сжала кулаки, смяв тонкую ткань своего бледно-зеленого утреннего платья. Ей нужно было чем-то занять руки, чтобы не взорваться от избытка нервной энергии, бурлившей в ее жилах. Единственной альтернативой было скрестить руки на груди, но ей не хотелось уподобляться ребенку, повторяя любимый жест Колина.
– Я и не думал принижать твои достижения, – заметил он снисходительным тоном.
– Но ты это сделал, – огрызнулась она.
– Нет.
– Тогда что, по-твоему, ты делаешь?
– Веду себя как взрослый человек! – нетерпеливо отозвался Колин. – Пора отвечать за свои поступки.
– И ты еще смеешь говорить о взрослом поведении! – взорвалась Пенелопа. – Человек, который бегает от малейшего намека на ответственность.
– И что, к дьяволу, это должно означать? – осведомился он.
– По-моему, это очевидно.
Колин откинул назад голову, устремив на нее оценивающий взгляд.
– Не могу поверить, что ты говоришь со мной в таком тоне.
– Не можешь поверить, что я это делаю, – поинтересовалась Пенелопа, – или что у меня хватило на это смелости?
Он не ответил, явно озадаченный такой постановкой вопроса.
– Я способна на большее, чем тебе казалось, Колин, – сказала она. И уже тише добавила: – И чем думала я сама.
Несколько мгновений Колин молча смотрел на нее, затем, словно через силу, процедил:
– Что ты имела в виду, когда сказала, будто я бегаю от ответственности?
Пенелопа сделала глубокий вдох в надежде, что это поможет ей успокоиться.
– Почему, по-твоему, ты так много путешествуешь?
– Потому что мне это нравится, – отрывисто произнес он.
– А еще потому, что тебе безумно скучно в Англии.
– И это означает?..
– Что ты не желаешь стать взрослым и сделать что-нибудь, что удерживало бы тебя на месте.
– Например?
Пенелопа развела руками в красноречивом жесте.
– Например, жениться.
– Ты делаешь мне предложение? – поинтересовался Колин, приподняв уголок рта в довольно нахальной ухмылке.
Ее щеки загорелись, но она заставила себя продолжить:
– Ты прекрасно знаешь, что нет, и не пытайся сменить тему намеренной грубостью. – Пенелопа выдержала паузу, предоставив ему возможность извиниться. Не дождавшись ничего, кроме оскорбительного молчания, она пренебрежительно хмыкнула. – Ради Бога, Колин, тебе уже тридцать три года.