Читать интересную книгу Сэр Невпопад из Ниоткуда - Питер Дэвид

Одклей и я пили в глубоком молчании. Он явно был не расположен к разговору, я же, почитая себя до некоторой степени обязанным занимать его беседой из чувства благодарности за угощение, решительно не мог придумать, о чем с ним говорить. Он ведь всего только шут. Что мне с ним обсуждать? Шутки и кривляния? Так что мы молча наполняли свои кружки и с удовольствием их опорожняли, наслаждаясь наступавшим опьянением.

Но странное дело, Одклей, чем дольше я на него глядел, тем менее походил на себя самого, придворного шута, — таким он стал серьезным и даже грустным. Я поймал себя на том, что испытываю к нему что-то вроде непонятной жалости.

Но вы ошибетесь, если решите, что Одклей сделался с тех самых пор моим неизменным собутыльником. Ничего подобного не произошло. После того единственного совместного посещения подвала я никогда больше не бывал там в его компании. Более того, шут ни разу даже вида не подал, что у нас с ним имелось нечто общее, что нас объединяет некая тайна. Зачастую, кривляясь, по своему обыкновению, перед королем и придворными, он меня и взглядом не удостаивал, а если попадался мне на пути, то приветствовал всего лишь равнодушным кивком, как любого другого из оруженосцев. Словом, вел себя так, будто мы с ним никогда не вступали ни в какой тайный сговор.

Но ведь секрет, который нас с ним объединял, существовал в реальности! Я не позабыл тайный ход в винный погреб, который указал мне Одклей. Время от времени я совершал одиночные набеги на королевские запасы спиртного и наносил им некоторый урон. Так сказать, топил свою досаду и скуку в вине Рунсибела. Никто об этом не догадывался.

Осмелюсь вам напомнить, что ранние свои годы я провел в трактире, где худо-бедно научился разбираться в достоинствах горячительного питья. Я мог без труда отличить хорошее вино от дурного, даже несмотря на то что качественные напитки были в заведении Строкера большой редкостью, посетителей там потчевали почти исключительно дрянным пойлом. Одним словом, я вполне отдавал себе отчет, что исчезновение некоторых из бутылок, содержавших в себе редкостные вина многолетней выдержки, вызовет в среде королевских виночерпиев такую тревогу, что Истерия содрогнется от южных своих рубежей до северных и виновник пропажи будет в самом скором времени изобличен.

Чтобы не нарваться на подобные неприятности, я совершал хищения из одних только вместительных бочек с элем и медом. С меня и этого было вполне довольно. Один или два раза мне лишь чудом удалось не попасться на глаза слуге, посланному в погреб за вином и воспользовавшемуся для проникновения в него более традиционным путем, чем мой. Я бесшумно нырял за ближайший стеллаж или объемистый мех и не дыша пережидал опасность в этом укрытии. К счастью, погреб был на редкость просторным, и потому риск нежелательных встреч оставался для меня минимальным.

Но вот наконец настал день выступления армии избранных против дерзостного Шенка. Вас наверняка удивит, что я не поддался панике. Не попытался скрыться из крепости, прихватив свои немногочисленные пожитки. Признаться, меня самого несколько озадачило спокойствие, с каким я встретил рассвет того памятного дня. Объяснить странное равнодушие, которое овладело мной, несмотря на мою природную трусость, я могу лишь одним — за тот год или два (строгого учета времени я не вел), что протекли с момента моего поступления на королевскую службу, я так пресытился бездельем, что готов был радоваться любому событию, которое внесло бы разнообразие в мое лишенное всякого смысла существование. Словом, я рад был хоть чем-нибудь развеять свою скуку. Дни и часы в стенах крепости стали для меня так тягостны, так меня утомили своим однообразием, своей неотличимостью один от другого… Прибавьте к этому еще и вечные насмешки остальных оруженосцев, и вы поймете, почему я нисколько не страшился предстоящей битвы.

Ну а кроме того, у меня созрел план, как избежать реальной опасности, если таковая вдруг возникнет. В случае чего, храбро размышлял я, мне придется покинуть поле боя… То есть попросту удрать. Ну, в общем… отступить. Да что уж там, если надо будет, я помчусь прочь от неприятеля во все лопатки. А что мне терять? Кому в пылу сражения будет дело до какого-то оруженосца? Во-первых, если схватка и впрямь окажется жаркой, мало кто вернется в крепость живым. Но если среди уцелевших и найдется такой глазастый рыцарь или оруженосец, который заметит, как я удирал, я с самым невинным видом заявлю, что выполнял приказание сэра Умбрежа, велевшего мне обойти противника с тыла. Не мог же я, простой оруженосец, оспаривать распоряжения своего рыцаря. Ну а уж в том, что Умбреж не сможет свидетельствовать против меня, я ни секунды не сомневался. Поскольку, если сражение с воинами Шенка выдастся мало-мальски серьезным, старик, это всякому ясно, окажется первым среди павших.

Я тогда и предположить не мог, насколько был прав и как в самом деле рано падет старикан.

Участникам сражения было приказано собраться во дворе крепости в десять часов поутру, чтобы тотчас же выступить в поход. Разумеется, это означало, что мне следовало вытащить Умбрежа из постели гораздо раньше привычного для него полуденного часа. Я отправился в его покои и растолкал его. Потом разбудил его снова. И снова. И снова — и так без конца, каждые десять — пятнадцать минут, начиная с самого рассвета и до девяти утра.

Я весь взмок от напряжения. И наконец сэр Умбреж воссел на своем ложе, хлопая глазами и потягиваясь. Прошло несколько томительно долгих минут. Он обратил ко мне мутный взор и осведомился:

— Ваше имя?

— Невпопад.

— А-а-а, в самом деле, — рыгнув, согласился старик. — Но что же это у вас за манера такая, юноша? Почему вы всю ночь так немилосердно меня теребили и в конце концов подняли на ноги в столь безбожно ранний час?!

Мне редко случалось слышать от своего патрона столько слов зараз. Причем, заметьте, вполне внятных, связных, произнесенных с чувством. Воодушевленный этим, я бодро отрапортовал:

— Война, сэр. Нас с вами призывает долг. Мы отправляемся на битву с вероломным врагом нашего короля и отечества.

— О-о-о! — изумился Умбреж. И прибавил, немного поразмыслив: — Что ж, это меняет дело.

Со всем проворством, на какое был способен, он скинул с себя теплое одеяло, снял ночное платье и колпак и просеменил на бледных, испещренных синими старческими венами ногах к деревянной бадье с теплой водой. Намереваясь лишить противника жизни, истинный рыцарь не должен был вкупе с этим оскорблять его обоняние малоприятными ароматами своего тела.

Сквозь узкое арочное окно покоев Умбрежа я смотрел во двор, где тем временем собирались прочие рыцари и их оруженосцы. Доспехи и оружие благородных сэров так и сияли в свете занимавшегося утра. Я заметил, как Булат Морнингстар с явным удовольствием поглядел на свое отражение в зеркальной поверхности панциря обожаемого наставника сэра Кореолиса. Рыцари обменивались шутками, над которыми весело смеялись не только они сами, но и оруженосцы. Все, кто собрался во дворе, были так оживлены и так уверены в своей победе, так рады обществу друг друга, что я, право же, почувствовал к ним острую зависть. Мне так вдруг захотелось стать одним из них, влиться в их ряды на правах равного! Но это чувство владело мной только миг, поверьте. Я совсем ненадолго позволил себе забыть, кто я и кто они. Эти люди по природе своей были мне враждебны. А разве можно одержать победу над врагами, примкнув к ним, уподобившись им? Я нахмурился и отвернулся от окна.

— Оруженосец! — донесся до меня голос сэра Умбрежа из дальнего угла опочивальни. Надо же, пока я пялился на Булата и прочих, старик успел уже совершить омовение, вытереться и натянуть на свое тощее тело нижнее белье. — Мои доспехи и оружие, будьте любезны!

Я бросился к вместительному шкафу, где хранилась амуниция старого рыцаря, а также его меч, щит, копье и кинжалы. Накануне вечером я начистил его панцирь и шлем, разумеется, не столь тщательно, как это проделывали другие оруженосцы с соответствующими предметами экипировки своих наставников. Просто соскреб ржавчину, чтобы не бросалась в глаза, да кое-как отполировал гладкие поверхности. Ничего, для Умбрежа и так сойдет. Старик осмотрел все, что я выволок из шкафа, и коротко кивнул.

— Теперь соблаговолите помочь мне облачиться в доспехи.

Что-то вдруг неуловимо изменилось во всем его облике — во взгляде подслеповатых глаз, в осанке… Не иначе как былое величие, достоинство, сила, столь трагически его покинувшие, внезапно на миг снова себя обнаружили. Я почему-то подумал, что сэра Умбрежа наверняка не было в числе негодяев, которые той ненастной ночью много лет назад надругались над Маделайн. Он был просто неспособен на столь низкий поступок. Единственный представитель «старой школы» в королевской крепости, он наверняка осудил и заклеймил бы тех, кто вытворял подобное. И тут впервые за все время нашего знакомства я испытал некое подобие теплого чувства не только к старику Умбрежу, но и к самому понятию рыцарства.