К ней, кроме фрегата, готовился еще один корабль – шебека, едва видимая на фоне облачности.
Капитан «Йылдырыма», пышноусый Гюзельдже Али-ага, с тревогой посматривал на пухнувшую хмарь, наливавшуюся зловещей чернотой.
Он сыпал грозными командами на турецком, который Елена понимала с пятого на десятое, гонял матросов-айлакчи, но движения его обретали всё большую суетливость.
Али-ага боялся.
А тучи всё росли и росли, расходясь от горизонта до горизонта, вырастая до неба – тяжелые, клубящиеся, черно-фиолетовые да с лиловой опушью.
Влагой и холодом несло от них, то и дело прокатывались громы, сверкали перуны, просвечивая сквозь крутящуюся пелену.
На гребешках волн всё чаще вспенивались барашки, свист ветра переходил в тяжкий, несмолкаемый гул.
Пушкари-судагабо крепко-накрепко затягивали узлы, привязывая орудия.
Айлакчи спешно убирали паруса, но напор зюйда был так силен, что парусила сама корма, толкая фрегат на север.
Берег Сицилии отдалился, уберегая корабль от крушения. Это вселяло успокоение, но и рождало тревожное чувство оторванности.
Отныне фрегату и его команде предстояло самим бороться за жизнь, сопротивляться морю и небу.
Задыхаясь, Мелиссина ловила ртом первые капли дождя.
Вдруг ей в голову пришла мысль: а не тот ли это шанс, которого она ждала?
– Женщина! – крикнул Каравулык, словно настроившись на ее волну. – Думаешь, это послание Господа?
– А вдруг?
Слов главного евнуха Елена не услышала – гул ветра вдруг разом перешел в дикий рев, и корабль сотрясся.
Единственный кливер, трепетавший между фок-мачтой и бушпритом, сорвало и унесло.
Фрегат резко накренился, словно опрокидываясь, одновременно погружаясь носом.
Содрогаясь, «Йылдырым» выпрямился – пенные волны прокатились по палубе, кружась шипящими круговоротами, – и тут же с размаху осел, окуная в воду бушприт.
Вот нос корабля пошел вверх, с усилием стряхивая с себя целое озеро воды.
Сразу же, без предупреждения, хлынул ливень – потоки воды, уже пресной, лились по косой, мигом размыв всё окружающее, растворив, размазав в серую шатучую муть.
Лишь ближайшие волны, что дыбились сразу за бортом, достигая пугающей высоты, оставались видимыми.
Было полное впечатление, что корабль сносит между жидких холмов, и вот-вот разверзнется бездна, вбирая в себя хляби небесные да волны морские.
И ничтожную, неразличимую соринку – фыркате.
– Надо спуститься вниз! – проорал Каравулык.
Мелиссина замотала головой – нет!
– Смоет!
– Если нам суждено утонуть, я не хочу сгинуть в тесном ящике каюты, болтаясь там, как последний засахаренный орешек в коробке! Лучше привязаться!
Елена тотчас последовала своему же совету, наблюдая, как дюжий рулевой, кажется, Силахтар, напрягается изо всех сил, чтобы удержать корабль на курсе.
Ему на подмогу пришли два азеба из команды – Коджа Дервиш и Абдулкерим. Но даже втроем они едва справлялись со штурвалом – море и ветер были сильнее.
С неразличимым свистом лопнул штаг, притягивавший фок-мачту к носу корабля, – толстый канат, извиваясь змеей, забился, как живой, оплетая реи.
Елена не ушами, а через ступни восприняла стон и треск выкорчевываемой мачты.
С гулким пушечным ударом ее толстый ствол изломился на высоте человеческого роста.
Кренясь, мачта упала за борт, не отпуская корабль, удерживая его массой вант, шкотов, брасов, фалов… – Руби канат! – послышалась команда.
Матросы, скользя и падая, бросились к рухнувшей мачте, стали ожесточенно сечь снасти тесаками и топорами. Всё!
Дерево, удлиненное стеньгою, растопыренное реями, опутанное снастями, словно пойманное щупальцами чудища морского, уплыло в сторону, качаясь на волнах.
В тот же момент сдалась грот-мачта, лопнув точно посередине. Громадный обломок рухнул на палубу, проламывая доски, да так и застрял.
– О, Аллах! – разнесся вопль-молитва.
Елена зажмурилась, углядев, как хлещут оборванные снасти, словно бичи, полосуя палубу, а когда открыла глаза, увидела, как двоих или троих убитых матросов смывает в море.
Чудилось, фрегат не шел, а погружался. Погружался в первобытный хаос, где суша и вода сосуществовали неразделенные.
Тучи клубились над самой головой, чуть ли не задевая обломыш грот-мачты, молнии блистали, раскалывая мглу, иссеченную дождем. «Уа-а-у! – завывал ветер. – Уа-а-у-у!»
Буря разошлась и не унималась до самой ночи.
Темноту озаряли молнии, ослепляя дрожащим синим светом, вытягивая на миг шатавшиеся тени.
Елена словно оцепенела, утомившись до того, что лишь веревки, которыми она привязалась к перилам трапа, удерживали ее.
Иногда блеск зарницы выделял темный силуэт Каравулыка – главный евнух находился неподалеку, нахохлившийся и сильно ссутулившийся.
Рев ветра не пугал более Мелиссину, она свыклась со стихией и просто ждала, когда же всё это закончится.
И дождалась.
Сильнейший удар едва не сорвал ее – веревки больно впились в тело.
Раздался страшный грохот и треск, палуба под ногами задергалась, как спина огромного животного, зашаталась. – Нас выбросило на рифы! – проорал Каравулык.
Будто подтверждая его слова, вспыхнула молния, высвечивая округлые скалы за бортом и рокочущий прибой – извержение белой пены.
– Спасайся! – донесся панический крик.
– Стойте! – завопила Елена, ощутившая вдруг полную неподвижность. – Корабль застрял на скалах! Дождемся утра!
Но никто ее не слушал – матросы, один за другим, сигали с борта в сумятицу волн, надеясь выплыть на сушу.
Занятно, но стоило только кораблю наскочить на рифы, как буря стала сбавлять обороты.
Вернее, смещаться дальше на север.
Ветер постепенно стихал, окончился дождь. Рваные тучи сносило на полуночь, изредка открывая ясное ночное небо, с которого светила луна, холодная и отрешенная от всего земного.
Мелиссина отвязалась и присела у борта, лишившись всяческих сил. И заснула, измотанная до предела.
Глава 26,
в которой Елена устраивает пикник
Проснулась Мелиссина разбитой, чувствуя, как онемело тело, пролежавшее много часов на досках палубы.
Небо было ясным, занималась заря, море невинно хлюпало в борт, игриво плескалось и журчало, словно извиняясь за вчерашнее буйство.
Хватаясь за борт, Елена с трудом поднялась и оглядела то, что осталось от фрегата.
Осталось немного – большая половина, от кормы и почти до того места, где полагалось стоять фок-мачте.
Половинка держалась скособоченно, ибо левый, дальний от пролива и ближний к скалам, борт был снесен начисто, представляя собой одну огромную пробоину.