ждали.
– За мной! – закричал Рене и, объехав Волкова и Максимилиана, первым въехал на ярмарку.
– За мной! – откликнулся Роха, отправляясь за ним.
И дело началось.
Вся ярмарка представляла собой длинную дорогу вдоль реки и пристаней. Они въехали на нее и бесцеремонно палками стали разгонять с прохода людей. Те разбегались и с удивленным непониманием сопровождали колонну солдат, желая знать, что происходит.
– Да кто вы такие, дьяволы?
– Кто разрешил вам? – слышалось вокруг.
Рене ехал впереди, отряд шел быстро за ним. Зеваки тут же снова выскакивали на дорогу. Все спрашивали и лезли к ним. Волков и Максимилиан расталкивали людей конями, а юный Максимилиан еще кричал на них:
– С дороги, шваль, прочь! Дорогу кавалеру Фолькофу!
А кто не понимал или не успевал, так тех потчевали сапогами, петлями и палками.
И это Волкову нравилось, а вот Увалень, что шел слева от него, что-то никак не решался с людишками быть погорячее.
«Добрый слишком», – думал кавалер, глядя, как здоровяк дает пройти какому-то мужику перед собой вместо того, чтобы вразумить того древком алебарды.
Многие местные еще не понимали, что происходит. И, думая, что это какая-то ошибка, кричали:
– Стойте, тут верховым нельзя!
– Куда вы прете?
– Тут место для телег!
Но никакой ошибки не было, все люди Волкова знали, что делают.
– Ротмистр, господин Роха, сюда, здесь они! – кричал Сыч, указывая на палатки и навесы, под которыми сидели важные менялы в хороших шубах. – Вот они, пауки!
– Ух, паскудники, сидят! – радостно орал Скарафаджо. – А ну, ребята, хватай их, кровососов.
И дело сразу пошло. Может, поначалу люди Рохи, набранные недавно в Ланне, и волновались, робели, а тут вдруг орлами стали. Воевать-то не нужно, только грабить, а грабить – дело приятное. Первого менялу, что сидел под навесом и намеревался по дурости не отдать им деньги, схватили за бороду и вытащили в центр дороги под удивленные восклицания прочих людей. Солдаты стянули с менялы шубу и берет, били его кулаками и прикладами ружей своих.
А другие стрелки Рохи уже потрошили остальных менял. У одного из менял нашелся охранник или слуга, который от бахвальства или глупости за железо взялся.
Волков, уехавший уже вперед, услыхал знакомый звук. Он поворотил коня, уставился туда, откуда звук шел, и увидал, что на дороге среди расступившихся людишек и голосящих баб лежит господин в хорошем платье, весь в крови.
Кавалер пришпорил коня, подъехал, рявкнул, чтобы из шлема слышно было:
– Кто стрелял?
– Я, господин! – вышел вперед немолодой солдат с еще дымящимся мушкетом.
– Я же приказал без лютости!
Другой солдат нагнулся и поднял с земли красивый и длинный кинжал:
– Господин, так он сам кинулся.
Волков оглядел всех собравшихся и крикнул:
– Кинжал принадлежит стрелявшему. Его добыча. Грабь их, ребята! А коли упорствовать в жадности своей будут, так бейте их немилосердно. А коли упрямствовать начнут и противиться, так бейте до смерти. Вперед! Грабьте!
И солдаты принялись отнимать у менял, которые по дури еще не разбежалась, оставшиеся деньги.
Тут к кавалеру, расталкивая людей, стали выходить господа в шубах и со стражей. Первый, самый важный и богатый из них, так просто кипел от злости. Он еще издали, указывая перстом на Волкова, кричал:
– Кто таков? Я спрашиваю, кто таков? Отвечай немедля!
Волков до него не снизошел. Чего ему, рыцарю, говорить с купчишкой или бюргером, который в глупости своей осмеливается пальцем тыкать и с грубостью говорить. Молча ждал, когда господин ближе подойдет, чтобы плетью или сапогом подлеца потчевать.
А за Волкова ответил тот, кому должно. Максимилиан, что держал его штандарт, крикнул с гордостью такой, что сам кавалер собой загордился:
– Пред вами Иероним Фолькоф. Рыцарь Божий, хранитель веры и опора Святого престола по прозвищу Инквизитор, милостью Господа нашего господин фон Эшбахт. А вы кто будете, грубый господин?
– Не стану я называть тебе свое имя, вор! – заорал спесивый купчишка. – Я тебе…
Да осекся: удар ружейного приклада прервал его. Приклад приложился к его спесивой голове, раскровянив глупую рожу и свалив человека наземь. Один из людей Рохи аркебузой хотел еще ему дать, да кавалер жестом остановил. Стража спесивого дурака тем временем безропотно отдавала оружие солдатам Рохи.
– А ну-ка, Увалень, тащи хама сюда! – приказал Волков.
Здоровяк сразу пошел и схватил спесивого господина, что сидел на земле и размазывал кровь по лицу. Поволок его к коню кавалера.
А тот все уняться не мог, так и ярился, шипел:
– Безумствуешь, Эшбахт? Отольются тебе безумства твои.
– Снимай с него шубу, Увалень, – только усмехался его словам кавалер. – Шуба у него хороша.
– Ответишь ты за воровство свое! – продолжал господин.
– Сначала вы ответите за воровство и бесчестие.
– Бесчестие? Какое еще бесчестие мы тебе нанесли, Эшбахт?
– Какое? А ну, скажите ему, Максимилиан!
Лицо юноши стразу стало жестким и злорадным, глаза его запылали местью, и он с радостью стал выговаривать спесивому господину:
– Двух недель еще не прошло, как вы и людишки ваши палками били отца моего, Карла Брюнхвальда, на въезде на ярмарку, за то, что он к вам сюда сыры привез. Не помните такого?
– Не помню я ничего! – воскликнул господин. – Не было такого. Навет, ложь все!
– Эй, вы зачем врете?! – вдруг закричал Увалень. Он вышел вперед и, схватив одного из стражников, что был усат и высок ростом, подтащил его ближе к рыцарю: – Вот, господин, этот бил и меня, и ротмистра. А вон тот, – он указал на другого стражника, – еще и подначивал других людей бить нас. Говорил, что собакам благородным собачья участь, и палка собакам благородным – самое нужное, чтобы благородные свое место знали.
– Ну, а ты, хам, говоришь, что не было такого, – ухмылялся кавалер. – А виновные так сами на суд пришли. Вот вам, еретикам, и правда Господня! Ясно теперь вам, безбожники, за кого Господь? И псам злым за злобу сейчас Он воздаст как должно. Людей моих, товарища моего, офицера моего палками били, глумились и потешались? Так примите воздаяние!
Он уже и руку поднял, но сказать ничего не успел.
– Стойте, стойте! – закричал спесивый господин, и был он уже не так и спесив. Стал он теперь вежлив, а в лице его появился испуг. – То миром можно разрешить! Мы за вашу честь заплатим, и за сыры ваши заплатим. – Он спешил говорить, словно времени у него не оставалось. – За товарища побитого заплатим. Заплатим за поруганную честь вашу, рыцарь.
Волков склонился к нему с коня и, заглядывая в лицо, пообещал негромко:
– Уж заплáтите. Бог свидетель, что все вы заплатите мне за