комнаты. В это время государь говорил дворцовому коменданту о предстоящей прогулке; тот предупреждал меня, и делались соответствующие мероприятия.
Около двух с половиной часов подавались автомобили, и государь ехал, в сопровождении нескольких лиц свиты, на прогулку за город. Отъехав на большое расстояние, государь делал обычно большую хорошую прогулку пешком и возвращался домой лишь к чаю.
С момента выезда государя из дворца, охрана его величества лежала на моем отряде. Но при проезде государя по городу все виды полиции были, конечно, начеку, делая каждый свое дело. Особенно внимательно выполняли все свое дело, ожидая возвращения государя, когда публика толпилась, желая видеть его величество. Восторженное «ура!» и махание платками встречали и провожали автомобили. Ласково улыбаясь, государь прикладывал руку к козырьку.
В 5 часов в столовой подавали чай, на котором, кроме государя, была только свита. После чая государь занимался у себя в кабинете.
В 7 с половиной часов — обед с приглашенными, список которых составлялся гофмаршалом заблаговременно и утверждался государем. После обеда государь разговаривал с лицами, ему по данному моменту интересными, и удалялся в свои комнаты, откуда выходил к вечернему чаю в 10 часов, со свитой. После чая, поиграв иногда в домино со своими всегдашними партнерами, государь, попрощавшись со свитой, уходил в свой кабинет, где занимался за полночь.
С первых же дней вступления государя в командование самым близким для него лицом по ведению войны сделался начальник штаба генерал Михаил Васильевич Алексеев, которого государь знал давно и к которому питал большую симпатию, называя его иногда «мой косой друг».
Генералу Алексееву шел пятьдесят восьмой год. Сын небогатых родителей, он окончил Тверскую гимназию и Московское юнкерское училище (которые в то время много отличались от военных училищ), откуда в 1876 году поступил прапорщиком в 64-й пехотный Казанский полк.
С полком он участвовал в Турецкой войне и, прослужив в нем девять лет, поступил в академию Генерального штаба. По окончании в 1890 году академии Алексеев служил в Главном штабе и в течение шести лет состоял профессором академии.
В Японскую войну был генерал-квартирмейстером 3-й армии и заслужил Георгиевское оружие. После войны вновь служил в Главном штабе, затем был начальником штаба Киевского военного округа (когда очень понравился государю на маневрах в 1911 году), затем он был командиром 13-го корпуса, а в настоящую войну сперва был начальником штаба Юго-Западного фронта (у Иванова), а затем главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта.
В последней должности он подвергся, как уже говорилось, большим нареканиям и критике со стороны подчиненных ему генералов. Критиковала его и старая Ставка, и, когда состоялось его последнее назначение, злые языки не без иронии говорили, что вот, мол, посдавал все крепости немцам и получил повышение.
Среднего роста, худощавый, с бритым солдатским лицом, седыми жесткими усами, в очках, слегка косой, Алексеев производил впечатление не светского, ученого, статского военного. Генерал в резиновых калошах. Говорили, что он хороший и порядочный человек. Он имел жену, которая, по слухам, была левая, сына, служившего в Лейб-гвардии уланском его величества полку.
Назначение Алексеева на его высокий пост подняло большие разговоры среди генералов. Некоторые его приветствовали, а некоторые, из них же первый — генерал Рузский, считали его не соответствующим новой должности. Рузский особенно сильно критиковал Алексеева за его работу по войне. Единственное, на чем все сходились, — это на том, что Алексеев человек работящий и необыкновенной трудоспособности. Выбор его объясняли личной симпатией государя императора.
В качестве генерал-квартирмейстера Алексеев привез с собою генерала Пустовойтенко. Это был средний, ничем не проявивший до сих пор себя генерал Генерального штаба, назначению которого удивлялись, разводя руками и поднимая плечи. По виду это был щеголеватый, среднего роста генерал, дополнявший своею франтоватою наружностью то, чего не хватало его начальнику.
Пополнять недостававшие генерал-квартирмейстеру стратегические качества должен был привезенный Алексеевым взятый из отставки некий генерал Борисов, однополчанин Алексеева, его друг, советник и вдохновитель. Алексеев держал его на каких-то неофициальных должностях, что навлекало на него большие нарекания по двум прежним должностям.
Борисов имел какую-то историю в прошлом, был уволен в отставку, и это прервало его карьеру. Маленького роста, кругленький, умышленно неопрятно одетый, державшийся всегда в стороне, он заинтриговал сразу многих, а с прежних мест службы Борисова стали приходить целые легенды о его закулисном влиянии.
Позже мне пришлось слышать от одного весьма авторитетного лица, что генерал Поливанов считал Борисова на границе гениальности с умопомешательством.
Прочие лица Ставки оставались на местах. 3 сентября с фронта, из Вильно, приехал с особым поручением великий князь Борис Владимирович, командовавший Лейб-гвардии Атаманским казачьим полком. За блестящее дело полка при Лежно (25 октября 1914 года) великий князь получил Святого Георгия четвертой степени, а 23 ноября был произведен в генерал-майоры и пожалован в свиту его величества. Его любили в полку, он был популярен, и это доходило до государя. Генерал Олохов прислал его доложить в Ставке о положении в гвардейских частях, которые дрались в те дни в районе Вильно. Старая Ставка не жалела гвардию. Жаловались, что гвардию подводили. Обвиняли Генеральный штаб вообще, обвиняли некоторых генералов Ставки персонально. Великий князь Борис Владимирович был уполномочен доложить государю, что в настоящее время в двух гвардейских корпусах насчитывалось лишь одиннадцать тысяч человек.
Великий князь был в восторге, что государь принял командование. Он знал все недочеты старой Ставки. Ему пришлось раз в Царском Селе лично слышать от государя, что Ставка скрывает от него правду, что государь не знает, что делается в армии. Великий князь не мог не выразить своего удивления и посоветовал государю поставить прямой провод Ставка — дворец и требовать ежедневных докладов. Отсутствие такого провода казалось тем более странным, что кабинет великого князя Николая Николаевича был соединен прямым проводом с киевской квартирой его супруги.
По словам великого князя Бориса Владимировича, известие о принятии государем командования было встречено в гвардии с большой радостью. «Старик, — говорили солдаты про Николая Николаевича, — боится, а государь с нами». Офицеры же гвардии знали хорошо реальную ценность ушедшего главнокомандующего.
В это свидание со своим двоюродным братом у государя возникла мысль сделать его походным атаманом всех казаков и удержать его при Ставке, что связало бы ближе казачество с государем во время войны. Это и было осуществлено немного позже, а пока же великий князь вернулся в полк.
По странному совпадению, в тот самый день, когда государь беседовал в Могилеве с великим князем Борисом Владимировичем, царица Александра Федоровна в Царском Селе приехала к чаю к его матушке великой княгине Марии