Читать интересную книгу Гитлер_директория - Елена Съянова

Думаю, она потерпела бы неудачу и под руководством Венка, но не так быстро, а время, повторяю, работало тогда в пользу если не агонизирующего гитлеровского руководства — то его преемников, готовых подхватить власть.

Венк не провел в госпитале и трех недель, как Гитлер начал активно интересоваться его здоровьем в том духе, что не пора ли покинуть клинику «Шарите» и подумать о будущем. Это означало новое производство — в генералы танковых войск — и немедленное вступление в должность командующего вновь созданной 12-й армией. Венк, который еще с трудом передвигался по палате, спросил своего приятеля, барона фон Лестена, адъютанта Гудериана, сколько в 12-й армии имеется танковых подразделений. Барон печально сомкнул два пальца в кольцо — по-американски это означало бы «о’кей», а по-немецки — ничего хорошего, попросту говоря — нуль. Танковых подразделений в армии Венка не было; а был только один противотанковый батальон.

Гитлер в начале апреля планировал использовать 12-ю армию для обороны от американцев, но уже 20 апреля приказал Венку развернуться на восток и ударить по наступающим советским частям. Одновременно продолжая сдерживать американскую армию, чтобы обеспечить прорыв 9-й армии генерала Буссе. Но 22 апреля фельдмаршал Кейтель сам привез Венку из ставки приказ (не отменяющий прежнего): немедленно, как можно скорее прорываться с двумя армиями к Берлину и спасать фюрера. Спорить с Кейтелем или возражать ему было тогда бессмысленно.

Думая о Венке того периода, не могу отделаться от мысли: вот яркий пример парадокса — как талант и добросовестность могут напрямую служить чистейшему злу, каким стала тогда гибель тысяч советских солдат — уже победителей!

И снова Вальтер Венк выполнил приказ. Нигде не отступив, успешно отбиваясь от американцев, давая возможность 9-й армии Буссе вырываться из окружения и отдельными частями соединяться с его армией, одновременно часть своих сил он бросил на Потсдам и подошел к городу вплотную. 25 апреля к нему снова прибыл Кейтель с уже паническим приказом: сегодня же взять Потсдам и связаться со ставкой в бункере.

С небольшой моторизованной группой Венк сумел прорваться в город, чтобы установить связь с рейхсканцелярией. По-видимому, 28 апреля ему это сделать удалось; отсюда и та отчаянная надежда Гитлера на спасение, которая, при незнании этих обстоятельств, казалась нам каким-то психозом. Однако ни 29-го, ни 30 апреля связи с Венком не было — об этом свидетельствует постоянно рвущийся из бункера вопрос: «Где Венк?! Где Венк?..».

Дальнейшая судьба обитателей бункера — отдельная история.

Гитлера уже нет в живых, а Венк все еще держится. Главной его задачей теперь было — дать бежавшему от советского наступления гражданскому населению уйти как можно дальше на запад, а также помогать прорываться своим из 9-й армии. Затем, в начале мая, Венк, собрав все силы, вместе с беженцами аккуратно переправился через Эльбу и 7 мая сдался американцам.

После войны Вальтер Венк проживет еще 37 лет. Служить он больше никогда не будет. Хотя еще не раз испытает на себе давление приказа — «вечного приказа» немецкому солдату снова встать в строй.

Почему?

«Мы все морщились от еврейских погромов, от слухов о жестоком обращении с русскими военнопленными и депортациях… морщились и… выполняли приказ. <…> Ты права, приказ-не оправдание. <…> Ни приказа, ни оправдания теперь в моей жизни нет. Но есть ощущение мерзости, оттого что… — писал Вальтер Венк Маргарите Гесс (письмо от 22 июня 1950 г.), — оттого что меня никто не обвиняет. Меня нет ни в одном из списков. Даже русские на меня плюнули. На кой черт я им сдался?! А на кой черт я сдался сам себе?! <…> Помню, в детстве, в кадетском корпусе, за что-то был наказан весь наш взвод — все, кроме меня. Худшее наказание трудно себе вообразить. От унижения меня тошнило…»

Еще тридцать семь лет с ощущением мерзости и тошноты? Но это уже другая история.

Лей

…Он был серьезным ученым, экономистом, знатоком международного права, виртуозным пианистом и скрипачом, ценителем искусства, дружившим с артистической богемой двадцатых и тридцатых годов — от Элюара до Дали… А еще он был оратором и, обращаясь к многотысячной толпе, мог произнести такие вот, к примеру, фразы: «Уличный дворник одним взмахом метлы сметает в сточную канаву миллионы микробов. Ученый же гордится тем, что открыл одного единственного микроба за всю жизнь».

Он всегда вел себя как хотел: венчался с одной женщиной, а в мэрии расписывался с другой, спокойно курил на совещаниях, выдыхая дым в нос Гитлеру, смертельно боявшемуся рака горла, устраивал бешеную гонку за рулем автомобиля, в котором сидела чета Виндзоров, открыто дружил с евреями, мог, бросив все дела, улететь с очередной любовницей в Венецию на карнавал…

А в это время по радио, на весь рейх, звучал его голос, с особой, точно гвозди вколачивающей интонацией: «Человек должен признавать авторитет!.. Ни раса, ни кровь сами по себе не создают общности. Общность без авторитета немыслима…. Авторитет абсолютен! Авторитет — гармония! Авторитет — идеал!».

Сказать, что он был лицемером, значит не сказать ничего. Он был сутью режима, его сердцевиной, плотской спайкой меж двух слов — национал и социализм.

Гитлер говорил: «Народ — та же баба, которую нужно уметь взять (здесь фюрер употребил более выразительное слово). Нашему Роберту это всегда удавалось».

Роберту Лею действительно удавалось многое. Например, оставить без места в партии фактического ее основателя — Грегора Штрассера, и стать начальником организационного отдела НСДАП. Позже в считанные дни мая 1933 года так заболтать и запугать профсоюзных лидеров, что они почти все поддержали роспуск профессиональных союзов и образование Трудового фронта с ним, Леем, во главе. «Операция», как называл это мероприятие Гитлер, была проведена очень быстро, а главное — без лишнего шума. 30 апреля все здания профсоюзных комитетов оказались увешанными красными партийными флагами. Красный цвет — международный символ социализма — прежде всего бросался в глаза рабочим. Что из того, что в середине флагов был белый круг (националистические идеалы) и черная свастика (торжество арийской расы)?! Как позже признавались рабочие одного из заводов Боша, «красный цвет застилал нам глаза». Под флагами повсеместно висели листовки с «обещаниями» фюрера своим рабочим: два десятка пунктов, в том числе, например, обещание сделать 1 мая общенациональным праздником немецких трудящихся и оплаченным выходным днем. Об этом Лей особо договорился с теми же Бошем, Круппом и остальными, но рабочие об этом, конечно, не могли тогда знать. А уже 1 мая гауляйтер Берлина Геббельс организовал первое «общенациональное» празднование с парадом и митингом на аэродроме Темпельхоф, во время которого был использован такой эффект: свет на всем стадионе отключили и Гитлер остался один в ярких лучах мощных прожекторов. Именно там фюрер и произнес ключевую фразу — об окончании классовой борьбы и провозгласил девиз: «Немец, почитай труд и уважай рабочего».

Лея в это время на трибуне не было. Будущий руководитель самой массовой организации рейха занимался куда более серьезным делом — профсоюзными кассами и фондами, конфискация которых уже шла по всей Германии. По форме это был чистый грабеж с применением вооруженных подразделений СА и СС, но… Процитирую на этот раз Геринга, высказавшегося хотя и по другому поводу, но очень подходяще для данной ситуации: «В паре с законом все законно».

И все-таки… Снова и снова сам собой встает навязчивый и прямой вопрос — почему они победили? Как сумели в считаные годы (если не месяцы) так изнасиловать самый стойкий, грамотный, решительный и разочарованный рабочий класс в мире, что он совершенно отдался их воле?! Много и нагло обещали? Но кто не обещал? Заигрывали, «потрафляли вкусам»? А какая партия этим не занимается? Грубо давили и запугивали? Все не без того же греха. А ведь этих «всех» тогда в политике крутилась сотня: партии-гиганты, вроде социал-демократов со своей историей, традициями, и партии-карлики, вроде той, из которой выросла и сама НСДАП, и партии средней руки, десятилетиями стойко державшие «свой» электорат…

Возьму на себя смелость предложить следующий, отчасти парадоксальный ответ. Все политические партии начала двадцатого века так или иначе вышли из чрева века девятнадцатого, были завернуты в пеленки традиций, прикармливались принципами из детских диет-уставов, тогда как НСДАП — это дитя… нет — не века двадцатого, НСДАП есть порожденье будущего «сознания катастроф» начала третьего тысячелетия.

Современных террористов порой называют «инопланетянами». Похоже, что фюреры НСДАП тоже казались своего рода пришельцами некоторым политикам того времени. Вспомним растерянность перед Гитлером «мюнхенских договорщиков» (Чемберлена, Даладье); вспомним обморок президента Чехословакии Бенеша, когда Геринг сказал ему буквально следующее: «Я спасу от вас Прагу тем, что своими бомбами сотру ее с лица земли…». А вот что говорил рабочим активистам-агитаторам Роберт Лей: