– Не уверен.
Анна не спешила заводить мотор. Она положила обе руки на руль, прикрыла глаза, будто прислушиваясь к тишине, которая воцарилась на площади.
– Думаешь…
– Дом защищен, – Глеб мягко коснулся руки.
Кольца.
Светлая полоска металла на светлом же пальце. И смотрелась она вполне гармонично. Платина, золото… какая разница? На золото заклятье даже легче ляжет.
– В нем находятся четыре мастера Смерти. Это много, Анна… это больше, чем будет в пути или Петергофе. И это наш дом.
Она кивнула.
И сказала:
– Всем уезжать нельзя, верно?
– Верно.
– И мне особенно…
Глава 23
Анна никогда не любила людей.
И отец не любил.
Она это знала совершенно точно. Память сохранила и язвительные его высказывания о глупости пациентов, и нетерпимость к чужим грехам, которую теперь Анна вполне себе понимала, хотя и не разделяла. Но дело не в том.
Анна не любила людей.
Мирилась с чужим присутствием, отделяя себя от прочих, и люди, словно чувствуя эту незримую границу, редко решались нарушать ее. Они держались в стороне, даже когда граница существовала лишь в воображении Анны. Должно быть поэтому и не появилось у нее подруг, таких, чтобы сердечных, чтобы доверить им и тайны, и надежды… впрочем, и тайн-то особых не было.
А надежды…
Надежда одна, но такая, в которую самой-то поверить боязно.
Анна вздохнула. Коснулась пальцами губ, убеждаясь, что не стали они менее обветренными. Люди… люди были где-то вовне. Раньше. А теперь, выходит, они желают убить Анну?
Или нет, не ее, но Глеба.
Он спокоен. Притворяется, конечно. Как можно вовсе оставаться спокойным, если тебя хотят убить? И ведь… придут. Соберутся толпою. Сколько в городке живет? Пять тысяч человек? Десять? Двадцать? Прежде этот вопрос Анну не занимал совершенно, сколько бы ни было, лишь бы не беспокоили… побеспокоят.
И что делать?
Бежать.
Что-то внутри Анны сжималось, нашептывая, что в подобном бегстве не будет ничего позорного, что, напротив, одно – единственный разумный выход, и не след от него отказываться.
Ограда?
Остановит. Одного. Двоих. А если придет сотня?
Или две?
Что им та ограда… или вот тысяча… справятся ли мастера с тысячей разъяренных горожан? И как они справляться станут? Не уговорами же. Выпустят тьму? Поднимут тварей, про которых и сказочники-то шепотом говорят? И… и кровь прольется.
Много-много крови.
Анна обняла себя.
– А полиция? – спросила она не столько у Глеба, сколько у пустоты. Вот же, лето скоро, того и гляди городок наполнится незнакомым людом, на улицах станет тесно и пестро, шумно. Летом Анна предпочитала не выходить из дому.
И осенью.
И зимой.
И может, не зря.
– Полагаю, вмешиваться не рискнут. Но все же… – Глеб поднес ее ладонь к губам. – Замерзла?
– Это от нервов. Всегда пальцы коченели.
А дыхание у него горячее. И Анна оживает. Успокаивается разом. Она не желает кровопролития, но Глеб прав в том, что лучше остаться.
Ей так придется.
А дети…
Под домом подвалы. Здесь во всех старых домах есть глубокие подвалы, в них и пожар пересидеть можно. В доме относительно безопасно, а вот за домом… скажем, отправить детей в Петергоф, а там… там сложнее их удержать.
Пропадет кто…
…или если все? Если, скажем, кто-то, желающий убрать Глеба подальше от города, от самой Анны… это ведь проще всего, верно? Забрать детей… он не усидит, бросится искать…
– Я не думаю, что и вправду дело до погрома дойдет, – Глеб старался говорить уверенно, и Анна была благодарна ему за это. – Сама посуди, хорош курорт, на котором погромы устраивают. Это не выгодно. Выпроводить нас нужно, а вот убивать… убивать ни к чему. Тем более, его высочество приехать должны.
– Зачем?
– На бал.
– А он часто…
– Редко.
– Тогда почему?
И откуда у Анны эта безумная уверенность, что визит Его высочества связан с нею самой? Она стиснула очередной стеклянный камень с запечатанной в нем кровью. Горячий.
Что он должен подсказать?
Кому?
Скоро уже… ей обещали, что осталось немного, но хватит ли у Анны сил дождаться?
Земляной раскладывал жуков.
Он доставал их из бархатных гнезд щипцами, аккуратно выкладывал на стол, раздвигал натертые до блеска надкрылья, бережно касался каменного брюшка, активируя кристалл.
– Всего пять. Больше, извини, не успел…
Жуки оживали не сразу.
Несколько мгновений они просто лежали, будто и вправду неживые. Впрочем, в полной мере живыми их назвать было нельзя.
– И что это? – Глеб присел на корточки, благоразумно выставив между тварью, которая вяло шевелила золочеными усами, и собой щит. Тварь медленно двинула узорчатою лапой.
Поднялась.
– Это жук.
– Я вижу.
Второй.
И третий легли рядом. Отличались они лишь цветом эмали на лапках.
Первый поднялся, закружил, уперся в щит. Усы его мелко завибрировали. Выглядел жук донельзя возмущенным.
– Нам ведь кровь нужна? – Земляной пребывал в том меланхоличном настроении, которое свидетельствовало, что голову его посетила очередная, вполне вероятно, гениальная мысль. – Вот и добудут. Твоя задача – поставить их на ауру объекта. Дальше закрепятся. Сядут где-нибудь на шею… незаметно.
Для голема, конечно, жук выглядел вполне компактным, но Глеб вполне резонно сомневался, что кто-то не обратит внимания на золоченую тварь размером с грецкий орех, буде она приземлится на шею.
– Рассеивающий внимание полог. И локальная анестезия… в общем, в теории заметить не должны.
– А на практике?
– Они достаточно верткие и крепкие, чтобы выдержать удар… и вообще, не проверим, не узнаем. Или у тебя другая идея?
Других идей не было.
– Смотри, берешь, – Земляной подхватил ожившего жука под брюшко, – сжимаешь вот так…
…беспокойство усиливалось.
Бал.
Какой бал?
Куда ей на бал? АННА помнила те балы в Петергофе, присутствовать на которых она была обязана. И самый первый, к которому готовилась, втайне ожидая чуда.
Наивная.
Дорогое платье. Тогда оно казалось неоправданно дорогим. И комплект, взятый Никанором на время. Анна еще дико боялась, что с этим комплектом что-то случится, и тогда…
…она помнила лестницу, казавшуюся бесконечно.
Свет.
Огромную залу с сияющим паркетом. Множество людей, которые Анну видели, но не считали ее хоть сколько бы достойной своего внимания.
Собственную растерянность.
Никанора, который нырнул в это человеческое море, потому что его вело дело, а дело требовало действий, и Анна осталась одна. Она улыбалась. Так старательно улыбалась, что вскоре стала ненавистна самой себе, и еще лицо заболело от этой улыбки.
Она кивала кому-то.
Приседала неловко, вспоминая, чему ее учили на курсах. И все одно оставалась одна. Ее огибали, делая вид, будто не замечают, будто вовсе не видят, будто ее, Анны, даже не существует.
Алое платье льнуло к коже.
Утешало?
Ледяной шелк. И Анна ловит его пальцами, расправляя складки, которые возникают в другом месте. Платье больше не кажется столь уж удачным выбором. Напротив, оно будто подчеркивает неестественную Анны худобу.
А ожерелье глядится ошейником.
Безумно дорогим, словно вырезанным из цельного камня, но все же…
Успокоиться.
Волосы уложить. Надо было бы вызвать куафера, но… нет, Анна и сама справится. Толика ароматного воска. И мятное масло на виски, чтобы избавить себя от излишнего беспокойства.
Парные браслеты.
Тяжелые.
Камни в искусственном свете глядятся куда более темными, кровяными.
Анна ощутила за спиной движение и сказала:
– Я не уверена, что хочу туда идти.
– Я уверен, что не хочу, чтобы ты туда шла, – на Глебе черный костюм, и в этом Анне видится некая неуместная траурность.