Вдруг показалось, что ответ ему важен.
– Да, – Анна коснулась вилкой горки взбитых сливок.
– Вот просто верите? В ту, которая единственная и на всю жизнь? Которая заставляет позабыть обо всем ради одного –единственного человека?
– Да. А вы не верите?
– Я не знаю, – теперь, пожалуй, Олег и вправду был искренен. Маска показного дружелюбия сползла с его лица, и сменяясь усталостью. – Я и вправду не знаю… я бы, может, хотел полюбить, чтобы вот так, безоглядно, только… подумайте, а что будет, если человек, которому вы поверили, которому отдали всю себя, возьмет и обманет?
Вопрос его повис в тишине. И показалось, что в ковер сладко –ванильных ароматов вплелась нить горечи.
– Или хуже? Он возьмет вас с этой вашей любовью, с готовностью отдать все… и все заберет. А вас вычеркнет из своей жизни? Так, будто вас и не было? Или… просто выпьет досуха, и метафорически и… реально. Любовь, как по мне, крайне опасная сказка. Но это так… это теория…
Аура вновь вспыхнула, за светом своим скрывая дыры.
– На практике же я весьма настоятельно рекомендую вам отправиться в свадебное путешествие. Вы бывали в Италии? Чудесная страна. А Франция? Лазурный берег… весьма подходит для отдыха. И детишек прихватите… да, детям на Лазурном берегу всегда рады. Впрочем, там рады всем, кто готов платить. А вы ведь далеко не бедная женщина, Анна.
Он вновь улыбался.
И теперь Глеб совершенно не верил этой улыбке.
– Что происходит? – спросил он тихо. А когда Олег пожал плечами, уточнил: – Если вы что-то знаете…
– В том-то и дело, что я знаю вовсе не то, что мне хотелось бы знать. А иное знание утомляет… весьма утомляет… я вот знаю, что ваше присутствие в этом городе неуместно, что многоуважаемый градоправитель давече хвалился матушке, будто бы почти решил проблему. И вновь просил денег. А матушка дала, стало быть, он оказался довольно-таки убедителен. Еще я знаю, что вы со своею школой несколько не вписываетесь в грандиозные его планы. Ладно бы один мастер Смерти, одного, быть может, как-нибудь город и вынес, а тут целый выводок, уж простите за прямоту.
Он отламывал кусочки нежнейшего бисквита, отправлял в рот и глотал, не пережевывая. И говорил. Говорил тем самым небрежным тоном, из которого следует понимать, что вещи, о которых идет речь, не так уж на самом деле и важны, что есть иные, куда более интересные, нежели судьба отдельно взятых некромантов…
– …и матушка беседовала со своей приятельницей, уверяя, что некий дом по соседству скоро освободится, а потому ей стоит хорошенько подумать над выгодным вложением. К слову, упоминала, что при доме этом имеется совершенно поразительный сад. Еще я знаю, что моя сестрица, безголовое создание, опять сбежала из дому. Она видит во мне врага. Хотя… я и не стану ей другом. Так уж получилось, но в городе не безопасно… определенно, мне бы не хотелось, чтобы с ней что-то да произошло. И матушка нервничает. А когда она нервничает, характер ее становится просто-таки невыносим. Вчера она сломала мою скрипку… ладно бы одну из новых, но ведь еще ту, которую дед подарил. Я ее прятал. А она нашла и сломала. Обидно.
– А об Антонине вы знаете? – не выдержал Глеб.
– О ком? – приподнятые брови.
Удивление.
– Антонина… Адель…
– А, та забавная девочка, которая у вас работала? Ее, кажется, убили… да, мы пару раз беседовали.
И почудилось, что сейчас Олег солгал.
– Полагаете… да, это было бы весьма… любопытная версия. Но нет, я никого не убивал. Порой хочется… матушка почему-то уверена, что прислуга должна быть безобразной, во всяком случае, женская. Папенька ей изменял. Со служанками. То есть, она так думала, хотя у него имелся, как после выяснилось, отдельный дом, где он содержал вполне себе приличную девицу. То есть, для ее образа жизни приличную. К чему ему были служанки? Вот вам и любовь…
– И все же…
– Что вам нужно? – Олег доедал третье пирожное, длинный эклер, который держал двумя пальцами. И кусал осторожно, но крем вылезал, и зрелище это было, надо признать, не самым приятным.
– Кровь, – не стал отрицать очевидного Глеб.
– Кровь… боюсь, вынужден буду отказать. Если, конечно, у вас найдется в запасе судебное постановление, я исполню свой долг. А так… добровольно делиться кровью с мастерами Смерти, как-то… неразумно, что ли? Вы попробуйте, эклеры и вправду восхитительны… ах да, матушка упомянула, что появление Его высочества изменит многое, но не для всех, да…
– А не подскажете, вам случалось бывать в Камчине? Полтавске? Миргороде? – Глеб не мог отвести взгляда от бледных пальцев, которые Олег облизывал.
– Где-где? Хотя… какая разница? Честно говоря, не припомню. В последние пару лет мне часто приходилось ездить. Дела семейные… отец болел, а матушка, как ни крути, все же женщина. Женщинам не след разъезжать в одиночестве. Так вы не против, если я матушку обрадую?
– Чем?
– Известием о вашей женитьбе. Говорю же, женщина. А все женщины приходят в совершенно непонятный мне восторг, когда кто-то на ком-то женится… тем более вы знакомы… на приглашение не напрашиваюсь, но… думаю, она найдет способ поздравить. К слову, вас ждать на балу? Местные рады не будут… никак не будут.
Он потянулся за фруктовой корзинкой.
– Я вас утомил? Идите, право слово… а я останусь. Надеюсь, мне не придется скучать? Единственное, что примиряет меня с этим городом, так это чудесные девушки, которые встречаются здесь… признаю, в провинции есть свое очарование.
…на площади собрались люди.
Еще не толпа.
Пока не толпа. Но Глеб отметил, что женщин среди собравшихся нет. И дети куда-то исчезли, как и голуби, которые, казалось, никого-то не боялись. Но нет.
И вправду крылатые крысы, чуют неладное.
– Эй ты, – крикнул издали парень фартового вида, и на солнце блеснул золотой его зуб. – Валил бы ты отсюдова… пока живой.
Люди загудели.
– И шалаву прибери свою! – раздалось откуда-то сбоку.
Глеб задвинул Анну за спину и тихо произнес:
– Не бойся. Они не настроены нападать. Просто пугают.
Пока лишь пугают.
Еще помнят и про закон, и про каторгу, и про кровь, которая даром не пройдет. Пока их слишком мало, да и страха недостаточно, чтобы преобразовался он в дурную хмельную ярость.
И Глеб позволил тьме выступить.
Она расползлась дымным облаком, поглотила и свет, и запах. На площади похолодало, а люди отступили. Кто-то охнул, кто-то ахнул и попятился, спеша убраться прежде, чем тьма наберет силу. Она же поглотила гнилые овощи, которых набралось пару корзин.
Какая глупость.
Или…
Мастер, которого можно закидать гнильем, смешон, а значит, и не так уж опасен. И это лишь проверка. Что ж… Глеб позволил тьме сформироваться. Он прекрасно помнил обличье выжлеца, и тварь вышла весьма правдоподобной.
Тьма обрела плотность.
Плоть.
Оскалилась, заворчала, дыхнув гнилью… раздался чей-то крик. Кто-то охнул. Звякнуло железо о камень, и давешний паренек прижался спиной к колонне. Он дрожал, не спуская с твари взгляда.
…площадь обезлюдела весьма быстро.
И голуби вернулись. Голуби, как выяснилось, плевать хотели на всю первозданную тьму с ее создателем вкупе. Не дожидаясь, пока развеется морок, голуби облепили корзины с гнильем. Хоть кому-то польза.
– Глеб? – Анна держала его за руку. – Зачем это было надо? И было ли надо?
– Было. Надо. Затем, что завтра они трижды подумают, стоит ли приходить с камнями к моему дому…
…или возьмут с собой не камни, а огненные артефакты, из тех, которыми разжигают доменные печи. Но об этом она Анне не скажет.
– Страх – обоюдоострое оружие, – Глеб обошел мотор и, открыв дверь, устроился на пассажирском сиденье. – Он может спровоцировать людей. А может предупредить.
Поверила ли?
И… нет, не испугалась. Он бы почувствовал, испугайся Анна. Она была встревожена, неспокойна, но по причинам вполне понятным.
– Детей стоит отослать.