просыпайся, Наташа. — Девушка испуганно уставились на бутылку водки в моей руке.
— Давай, раздевайся.
Глаза раненного олененка изумленно распахнулись.
— Давай, давай, скидывай все….
Моя гостья обреченно всхлипнула и стянула с себя серую фуфайку от комплекта нижнего белья, подаренного мне мамой, чтобы «сыночек на работе чего себе не отморозил». Две острые грудки с темными сосками выскочили из-под серой ткани, девушка прикрылась руками, обиженно глядя на меня из-под челки редкого платинового оттенка.
— Давай, на живот ложись.
Новый вздох, и «жертва» переворачивается на живот. Мешковатые, на два размера больше, кальсоны не скрывают оттопыренную попку. Я неловко опускаюсь на матрас, чтобы не придавить этот набор косточек, обтянутый белой, почти прозрачной гладкой кожей. Истинная петербурженка, недаром, они там от чахотки пачками мерли. Выливаю на ладонь порцию водки, отставляю бутылку подальше, чтобы любопытный Демон, сующий свой активный нос поближе к месту событий, не опрокинул запас «микстуры», и начинаю растирать болящую, под ее визги, писки и стенания. А кто сказал, что водка теплая будет? Я ее в морозильнике всегда держу. Когда в квартиру ворвались Галя и Дима, с небольшим чемоданом наперевес, нам уже стало немного легче. Температура упала до тридцати восьми градусов, больная была обряжена в последнюю чистую одежду — запасную казенную рубаху, из которой с оптимизмом смотрела на мир.
Отступление первое. Через три дня
— Заканчивается посадка на рейс сорок шесть-тридцать четыре, следующий по маршруту Новосибирск- Ленинград. Повторяю. Заканчивается…
— Ну, вот и все — я смотрю в серо-голубые глаза ослепительно красивой девушки с платиновыми волосами, блестящей волной, лежащими на плечах. Тонкая рука, обтянутая серым драпом пальто, невесомо касается моей плеча, и, замерев на секунду, медленно соскальзывает вниз по вишневой коже куртки, перешитой из дедушкиного мехового плаща.
— Жаль, что все так вышло — губы, окрашенные ярко-красной помадой, кажутся открытой раной на фоне бледной кожи. Я, молча, накрываю своей ее маленькую ладошку, замершую рядом с моим сердцем.
— Ты приезжай в Ленинград, если сможешь. Вот адрес и телефон, я буду ждать — маленькая бумажка повисает в воздухе перед моим лицом. Я беру ее ладонь, целую, а потом зубами вытягиваю сложенный голубой листочек и замираю, пытаясь запомнить ее глаза.
— Ты смешной — ее глаза впервые за сегодня засмеялись: — приезжай!
— Наташ, пойдем скорее, а то не пустят — запыхавшаяся Галя, вырвавшаяся из крепких объятий моего друга, посылает мне воздушный поцелуй, и тащит Наташу в сторону выхода номер три. Наташа оглядывается с растерянным лицом, я машу ей рукой, пока они не скрываются за матовыми двойными дверями зала досмотра.
Отступление второе. 1992 год.
— Внимание, внимание, закончилась посадка на рейс сорок шесть-тридцать восемь, авиакомпании «Сибирь», следующего по маршруту Новосибирск- Санкт — Петербург. Опоздавшие пассажиры немедленно пройдите на посадку к выходу номер четыре. Повторяю….
Я оглядываюсь в последний раз, вдруг в зале появится запыхавшаяся семитская хитрая рожа, с немецкой фамилией, мой напарник в этой командировке. Но нет, никто не спешит, перепрыгивая через чемоданы. Придется лететь одному. Эта история началась позавчера, когда меня и оперуполномоченного Шмидта вызвал начальник розыска:
— Я вам оказываю большое доверие. Надо слетать в культурную столицу и привести по запросу старшего следователя майора Латыша, арестованного. Документы и все подробности у следователя. Не бухать, пистолеты не потерять. Свободны.
И вот теперь напарника нет, я звонить шефу среди ночи не стал, вдруг, когда начальник, разбуженный мной, только начнет свои матерные тирады, появится мой опоздавший компаньон, и потом будет укоризненно смотреть на меня, со всей скорбью богоизбранного народа. А сейчас звонить уже поздно, дежурная орет возле выхода, не дай бог, остановят подготовку к взлету и начнут багаж проверять. Я, расталкивая людей, побежал к выходу. Не знаю, как вывернусь, но вариантов нет.
Автобус из Пулково, по свободной трассе, быстро домчал меня до Московского проспекта, где я вылез у станции метро, нырнул под землю и поехал к Московскому вокзалу. Адрес Наташи я помнил наизусть, а вот телефон, к сожалению, забыл, бумажка пропала без следа. Десять минут блуждания вокруг вокзала и попыток получить информацию от шустрых бывших ленинградцев, и вот я, с восхищением взираю на огромное здание, выходящее фасадом на Невский. По, знавшим лучшие времена, необычно длинным лестницам поднимаюсь на шестой этаж этого жилого дворца и задумчиво останавливаюсь перед двухстворчатой дверью с множеством разнокалиберных звонков. Дверь не имеет замка, и чуть приоткрыта. За массивом дуба или сосны, не знаю, но явно не деревоплита, открывается огромный полутемный коридор, заставленный какими-то ведрами с краской или известкой, горками мусора, с трехметрового потолка висят обрывки старых электрических проводов. Где-то в темноте капает вода. Я иду вдоль коридора, толкая двери комнат, справа и слева. Все открыто, мебель вывезена, везде видны следы подготовки к ремонту. Наконец нахожу запертую комнату, четвертую справа. Безуспешно толкаю дверь, а потом начинаю барабанить в нее. За толстым полотном явно кто-то есть.
— Скажите, здесь жила Наталья Хрусталева, вы знаете, куда она съехала? Эй, вы меня слышите?
Внезапно дверь распахивается. На пороге стоит хрупкая девушка с перекошенным от ярости лицом и старым кухонным ножом, выставленным лезвием в мою сторону. Минуту Наташа рассматривает меня, потом в ее глазах мелькает узнавание, и она, уронив ножик на пол, бросается ко мне:- Это ты…
Глава 27
1992 год. Почти окончание. Экспроприация экспроприаторов.
Слава богам, в этой комнате еще была обстановка, хотя было ощущение, что недавно здесь проводился обыск. Я довел горько плачущую Наташу на диван:
— Рассказывай, что у тебя случилось?
— Ты приехал, это чудо какое-то…
— Наташа, у тебя стаканы есть?
— Что?
— Я, говорю, стаканы есть?
— Слушай, как ты можешь… у меня такое….
Я встал, нашел в шкафу две рюмки, сполоснул их на разгромленной кухне, потому, как в санузел я входить не рискнул по причине полного отсутствия источников света, разлил по рюмкам лимонный ликер, купленный дома в проверенном магазине, заставил Наташу выпить содержимое, потом она выпила и вторую.
— Теперь спокойно рассказывай.
Наташа посидела без движения, потом стала говорить, более-менее, вменяемо: