- Как она тебя отбрила, а, Андрюша? А ты сомневался, может ли провинциальная актриса стать подлинной Сарой Вудраф. Они там с Сергеем фурор произвели и вовсе не среди полуграмотных аборигенов, а вполне интеллигентных людей. Думаю, вопрос об исполнителях главных героев поднимать больше не следует.
- В отношении Татьяны склонен с Вами согласиться. Жаль все-таки, что здесь нет Сергея Городецкого.
- Нет сегодня, будет завтра, - легкомысленно отмахнулась Софья Владимировна. - Скажи лучше, где твои клевреты?
- Я их оставил ожидать в фойе. Не хотел создавать толпу на встрече штаба нашего предприятия.
- Ты все-таки умничка, Андрей Изметьев. За то я тебя и люблю.
- Кабы вправду любили, Софья Владимировна...
- Не лукавь, Изметьев. Тебе ведь мало любви одной женщины, ты как истый артист жаждешь любви всех... И оделяешь, судя по слухам.
- Как можно верить слухам, Софья Владимировна? Из одного-двух увлечений они создают десятки. И вот честный, в сущности, человек вынужден на каждом углу оправдываться, доказывать, что он не верблюд.
- Хорошо, Андрюша, прощаю. Увы, театральная среда, создающая яркие иллюзии чувств, порождает и подлинные сердечные увлечения, вот только живут они обычно недолго. Роман на один сезон. Ну, зови все-таки сюда артистов, но вводи по одному - а мы с Татьяной будем их с пристрастием пытать.
Уже под вечер, когда состав актеров на спектакль был, в основном, определен и они отбыли по домам, Софья Владимировна отвела Татьяну в сторону от вызвавшегося ее провожать Изметьева и приглушенно спросила:
- Я смотрю, на Вас нет корсета, но Ваша немалая грудь все же чем-то поддерживается?
- Да. Это новый род белья, изобретенный мамой Сергея Городецкого. Называется бюстгальтер. Очень удобное приспособление. Показать?
- Очень бы хотелось посмотреть. Андрей, выйдите на время в коридор, мы Вас потом позовем...
В коляске, наедине с Татьяной, Изметьев заметно преобразился: взор его, направленный исключительно на девушку, обрел гипнотическую силу, а голос - властную убедительность.
- Вы произвели на меня необыкновенное впечатление, - говорил он. - Такой яркой, ироничной и притом чувственной девушки я никогда еще не встречал. Мне будет страшно интересно с Вами работать, наблюдать, как Вы будете выстраивать образ своей непростой героини.
- Я чувствую, Вы меня гипнотизируете, - с предательской дрожью в голосе отвечала Татьяна. - Зачем?
- Это происходит у меня непроизвольно, если женщина, с которой я разговариваю, мне нравится. А Вы нравитесь мне чрезвычайно. С первой минуты нашего знакомства.
- Скажите, в чем причина Вашей размолвки с Сувориным? Может быть, там тоже была замешана женщина?
- К размолвкам в нашей среде всегда можно приплести какую-нибудь особу. Вы что-то о моей скандальной истории слышали?
- Пока нет, но я могу навести справки.
- Прошу Вас, не надо. Нам ведь предстоит вместе работать, а значит доверять друг другу.
- Хорошо, погожу. Но и Вы умерьте свой натиск на чувствительную сторону моей натуры. Тем более что я, подозревая в Вас ловеласа, все же испытываю к Вам симпатию. Но нашей совместной работе игры чувств могут помешать.
- Разве реальные чувства могут помешать изображению воображаемых чувств?
- Мне кажется, да. Ведь они могут изменить тональность и даже знак, плюс на минус, и что тогда, вся подготовка спектакля насмарку?
- Нет, я все более Вами восхищаюсь! Вряд ли еще какая из знакомых мне женщин и, тем более, актрис смогла в двух фразах доказать заведомо недоказуемое: что чувства мнимые должны избегать подпитки чувствами подлинными.
- Вы опять за свое? Выходит, мои увещевания подобны попыткам тушить костер вместо воды бензином?
- Опять, снова и снова опять! Но форсировать свои чувства я не буду. Взятие девушки кажется мне подобным взятию города: штурм нередко оказывается успешным, но сводится к трехдневному ограблению с последующим пепелищем, тогда как правильная осада вносит в сердца осажденных разлад и приводит обычно к сдаче на достойных условиях.
- Или полному истощению этих бедолаг и гибели...
- Это ведь крайний случай и мы до этого доходить не будем?
- Мы с вами уже "мы"? Скажите, а каким было Ваше актерское амплуа? Не иначе герой-любовник?
- Был, каюсь. Увы, со временем перешел на роли наперсников и даже злодеев. В конце вот в режиссеры попал.
- А почему трагизм в голосе? Ведь режиссер - царь и бог в каждой постановке, он формирует ее сверхзадачу и лепит под нее игру актеров...
- Только не в русском театре. На нашей сцене правят так называемые "великие" актеры с помощью их покровителя, директора, и непременных прихлебателей. Все кто не с ними - тот против них. Я вот оказался в группе "противных".
- Бедный, бедный Андрей... как Вас по батюшке?
- Зачем этот официоз? Ну, Львович.
- Нужен официоз, Андрей Львович, нужен. Как противоосадное средство. У меня, кстати, отца зовут Михаил, а фамилия моя Плец. Так и обращайтесь.
- Татьяна Михайловна Плец... Для меня все равно звучит обворожительно.
- Бедный Андрей Львович. Непросто мне с Вами будет. Но вот и мой дом. Запомните на всякий случай адрес. Цветы мне нравятся любые, но подобранные в тон.
Во все время этой интимной беседы Карцев радовался за Татьяну: так верно, на его взгляд, она ее вела. Изметьеву он тоже отдал должное несмотря на его замашки ловеласа. Что поделаешь, привык он так в театральной тусовке. Но некие моральные устои, вроде бы, сохранил. Интересно будет наблюдать развитие их отношений. А в случае чего и подправить...
Дома Татьяну ждал сюрприз: их семейство было приглашено во вторник на званый вечер, да не к какому-нибудь сенатскому чиновнику, а в дом Витте! Приглашение им передала сама Матильда Витте, явившаяся после обеда с нежданным визитом и имевшая получасовую беседу с Марией Ивановной в присутствии Надин.
- Ах, она такая элегантная дама! - тараторила Тане переполненная чувствами Наденька. - И совсем еще не старая. Можно сказать молодая...Я, дура, не догадалась спросить ее о возможном присутствии моего жениха, а мама потом запретила мне об этом и думать: там другие кандидаты в женихи могут быть. Как будто мне, кроме Сережи, другой кто-то может понравиться. Вернее, понравиться-то может, но не в качестве жениха, шиш!
- Но почему она приехала именно к нам?
- Мама говорит, что на самом деле Витте нужен зачем-то папа, а мы будем вроде бесплатного приложения. Ну и ладно, зато попадем, наконец, в светское общество, себя покажем, может, и связи какие завяжем...
- Какие тебе еще связи? Одной, с Сергеем мало?
- Дура! Я не такие связи имею ввиду...
- Ладно, не кипишуй, я пошутила...
- Ты тоже сленговых словечек от Городецкого нахваталась? Когда это успела?
- Дурное дело не хитрое. Услышала раз - и готово.
- Ладно. Давай думать, что завтра надеть - ведь фактически нечего!
- У тебя двадцать платьев - и надеть нечего?
Глава десятая. Налет на МВД
В понедельник, 13 апреля, Карцев решил навестить министерство внутренних дел, в том числе самого министра Плеве и главу Особого отдела Департамента полиции Зубатова. С целью одного запугать, а другого поощрить к конструктивной работе с Витте.
Министр с утра оказался на месте и разбирал в присутствии статс-секретаря сводку происшествий в Петербурге за субботний и воскресный дни. Самой серьезной оказалась поножовщина около Народного дома на Лиговке.
- А я ведь говорил этой чересчур самостоятельной богачке, - оборотился Плеве к помощнику, - что ее заигрывание с городскими низами добром не кончится. "Надо сеять в народе семена просвещения и культуры" - передразнил он строптивую графиню. - Вот и увидела, каковы бывают "трудящиеся" во хмелю. Она ведь была там в субботу?
- Была, ваше превосходительство. Лично одного паренька нюхательной солью в чувство приводила.
- Лично... Солью... Сплошное позерство. Думает этим авторитет свой в глазах черни поднять. Вместо того чтобы продлевать свой графский род - ведь баба-то она видная. Но нет, офицер Половцев ей плебеем показался и других кандидатов в мужья всех забраковала. Вот я порадуюсь, если кто-нибудь из этих мужланов вдует ей по самые помидоры! Ну, все что ль у тебя? Так иди, свободен...
"До чего ж ты внутренне на себя внешнего похож... - даже обрадовался висящий над столом Карцев, разглядывая тугощекое лицо министра с большими залысинами, гротескно распушенными светлыми усами, двойным голым подбородком, густыми бровками и мешками под маленькими глазками. - Такого прессовать одно удовольствие".
И он вошел в активном варианте в сознание фигуранта, пережив и сам ряд пренеприятных ощущений. После традиционных ахов и охов Плеве замолчал в недоумении. Карцев, только что утвердившийся в заранее продуманной линии поведения, приступил к шельмованию министра: