Может быть, всемогущее Небо подшутило над ним или дворцовые чиновники нарочно придумали для него испытание, но Ду Фу получил назначение на должность, которую некогда занимал храбрый рыцарь Гао Ши, а это означало, что ему пришлось бы выискивать по деревням молодых парней, уклоняющихся от воинской службы, и наказывать палкой крестьян, не сдавших налоги. Вот тебе и беркут, распластавший крылья над степью! Не беркут, а жалкая пичуга, клюющая других оттого, что сама боится! И такая роль уготована Ду Фу?! Нет, лучше уж голодать и дальше, чем служить надсмотрщиком! И поэт отказался от назначения, еще раз подтвердив свою репутацию дерзкого упрямца, но, к счастью, его отказ был воспринят вполне терпимо, и Ду Фу через некоторое время уведомили о новом назначении - секретарем правового ведомства во дворце наследного принца. Так торжественно именовалась его должность, на деле же обязанности секретаря заключались в соблюдении придворных ритуалов и мелкой канцелярской работе. Не слишком ли мало для потомка генерала Ду Юя, мечтавшего о благородном поприще государева слуги и народного заступника?! Но Ду Фу достаточно пожил на свете, чтобы понимать несбыточность многих юношеских мечтаний. После долгих лет полунищенского существования он был рад и этой - наполовину формальной, но зато обеспечивающей постоянный заработок должности. В сочиненном по этому поводу стихотворении Ду Фу даже слегка посмеивался над несбывшимися мечтами и в шутку успокаивал себя тем, что назначенного ему жалованья хватит на несколько чарок вина в день, а свободное от службы время он сможет отдавать сочинению своих «безумных песен».
С императорским указом в дорожной шкатулке он отправился в Фэнсянь - поделиться радостью с женой. Для госпожи Ду его назначение означало, пожалуй, больше, чем для самого Ду Фу, ведь именно ей приходилось смотреть за детьми и вести хозяйство, поэтому каждый месяц получать деньги и зерно, иметь участок земли, пользоваться казенной лошадью и прислугой - это ли не счастье! И Ду Фу улыбался, воображая счастливую улыбку на лице жены. Но вместо радостной встречи с родными его ожидало страшное известие, в реальность которого он долго отказывался верить: от голода умер сынишка... Словно пораженный молнией, стоял Ду Фу в воротах дома, сжимая дорожную шкатулку с императорским указом и связкой денег, полученных за составление эпитафии. Не успел - слишком поздно явились эти дары. И зачем они теперь, если тот, кто недавно гонялся во дворе за воробьями, устраивал беспорядок в комнатах и рвал оконную бумагу, лежит под могильным холмом, на котором еще не успела зазеленеть трава! Долго стоял Ду Фу над могилой сына, а вернувшись домой, почувствовал неодолимую потребность писать - писать, а не плакать. Несколько дней он склонялся над бумагой, и жена не решалась войти в его комнату. Потом, осунувшийся и исхудавший, он прочел ей свои «Стихи в пятьсот слов»:
Вхожу во двор -Там стоны и рыданья:
От голодаПогиб сынишка мой.
И мне ль, отцу,Скрывать свое страданье,
Когда соседиПлачут за стеной.
И мне ль, отцу,Не зарыдать от боли,
Что голодСына моего убил,
Когда все злакиСозревали в поле,
А этот домПустым и нищим был.
Всю жизньЯ был свободен от налогов,
Меня не слалиВ воинский поход,
И если так горькаМоя дорога,
То как же бедствовал.Простой народ?
Когда о немПомыслю поневоле
И о солдатах,Павших на войне, -
Предела нетМоей жестокой боли,
Ее вовекиНе измерить мне!(«Стихи в пятьсот слов о том, что было у меня на душе, когда я направлялся из столицы в Фэнсянъ»)
Соседи Ду Фу плакали над его горем, но и он сам, потерявший сына, не забывал о горе других. Человеку бывает стыдно радоваться, если рядом скорбят и льют слезы, но поэту было стыдно страдать, сознавая, что другие страдают еще больше. В этом чувстве стыда - весь Ду Фу, всегда помнивший, что сердце мудреца бьется заодно с другими сердцами и все вместе они сливаются в единое целое - сердце народа.
ДУ ФУ В ЧАНЪАНИ
Итак, после вольных скитаний вместе с Ли Бо и Гао Ши Ду Фу оказался в Чанъани, где провел в общей сложности десять лет. Десять лет жизни - период огромный, и можно лишь позавидовать автору династийной хроники, сумевшему выразить его смысл лапидарной фразой: «кунь Чанъань», то есть «бедствовал в Чанъани». Поистине точнее и не скажешь, но законы биографического жанра вынуждают пожертвовать этой выразительной краткостью ради более полного представления о жизни поэта. Хотя Ду Фу вступил в императорский город не с таким почетом, как Ли Бо, получивший приглашение от самого Сюаньцзуна, и ему не пришлось спать на ложе из слоновой кости и ездить на породистых скакунах, судьба столкнула его с теми, кто стоял на вершине власти, и драма танской династии произошла на его глазах. Герои этой драмы - император Сюаньцзун и его «драгоценная супруга», всесильный диктатор Ли Линьфу, его амбициозный преемник Ян Гочжун и полководец Ань Лушань. Ду Фу видел, как проносятся по улицам их экипажи, окруженные грозными всадниками, и вместе с толпой любопытных горожан поражался роскоши их убранства и богатству пиршественных столов.
Поэт не присоединился к голосу тех, кто славил Ли Линьфу и Ань Лушаня, но в преподнесенной императору оде посвятил несколько хвалебных фраз Ян Гочжуну. Пожалуй, это был единственный случай, когда прямой и честный Ду Фу не удержался от лести. «Мы не можем справиться с чувством, что все это недостойно нашего доброго и честного Ду Фу», - пишет современный американский биограф поэта Уильям Хан, хотя затем и оправдывает его тем, что Ду Фу был доведен до отчаяния и его истинная цель заключалась не в восхвалении Ян Гочжуна, а в стремлении напомнить о себе императору. Добавим к этому, что Ян Гочжун завоевал большую популярность в народе своими разоблачениями злодеяний Ли Линьфу, поэтому его собственные пороки на время как бы отодвинулись в тень. Хвалебные строки Ду Фу можно расценивать как одобрение именно разоблачительной стороны деятельности Ян Гочжуна, тем более что в «Песне о красавицах» - произведении, написанном отнюдь не для Палаты оказания благодеяний, - Ду Фу не скрывает иронии по отношению к могущественному царедворцу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});