Не слишком-то радовали Гао Ши и служебные обязанности иного рода. Однажды ему пришлось сопровождать деревенских новобранцев в армию, и он вдоволь насмотрелся на этих несчастных, которых с плачем тянут за рукав матери и жены, а детишки бегут за ними следом, взбивая пятками пыль и держа наперевес игрушечные копья. Малыши не понимают, что ждет их отцов, взрослым же хорошо известно, какая участь уготована защитникам дальних границ. Метко пущенная вражеская стрела или отточенный меч в одно мгновение оборвут жизнь наивного крестьянского парня, еще не обученного как следует сражаться с «варварами». Шагая рядом с колонной новобранцев, Гао Ши старался приободрить себя мыслью о том, что наконец-то сбудется его мечта и он попадет на поле битвы и напишет множество отличных стихов о воинских подвигах, но плач и крики женщин мучительным страданием отзывались в душе. Горечь и досада не покидали Гао Ши все то время, пока он находился в походе, и каждое утро, просыпаясь в походной палатке, он со странным стыдом надевал зеленое платье чиновника.
Этот стыд был, конечно же, знаком и Ду Фу, - недаром он сочинил свою «Песнь о боевых колесницах». У поэта давно сложилось убеждение, что Китай «и так не страна, а громада» и новые завоевательные походы, расширяя внешние границы империи, ослабляют ее изнутри. Доказательство тому - заброшенные крестьянские поля, которые некому обрабатывать, потому что мужчин постоянно забирают в армию. Для простого народа каждая мобилизация - хуже засухи или наводнения, а звуки триумфальной музыки, возвещающей о новой победе, похожи на вой погребальных труб. Полководцы-триумфаторы получают награды из рук самого императора и клянутся ему в вечной преданности, но в истории случалось не раз, что эти клятвы рассеивались в воздухе, словно утренний дым, лишь только могущественными полководцами овладевала мечта о троне. Под командованием таких военачальников, как Ань Лушань, находятся огромные гарнизоны: стоит вспыхнуть искорке заговора, и пламя пожара охватит всю страну. Ду Фу особенно ярко представил это, услышав, что Гао Ши сопровождал новобранцев именно в расположение войск Ань Лушаня и мог воочию убедиться, какую грозную силу представляют девять армий маленького толстого человечка. Оказывается, Ань Лушань вовсе не тот наивный простак, за которого он себя выдает: его закаленные и вымуштрованные солдаты, изголодавшиеся по большой добыче, только и ждут случая ринуться в бой, а путь от Великой Китайской стены, где стоят гарнизоны Ань Лушаня, до танской столицы не так уж долог...
Ду Фу, конечно же, тоже было что рассказать о себе Гао Ши, и их беседы продолжались очень долго - до самого вечера. Едва лишь солнце опускалось за черепичные крыши, старые друзья отправлялись гулять, приглашая в компанию и других поэтов - Цэнь Цаня, Чу Гуанси, Сюэ Цзюя. В Чанъани выдалась необыкновенно теплая осень, какие редко бывают на севере, в зеленоватой воде прудов плавали желтые листья, похожие на игрушечные кораблики, в сухом прогретом воздухе пахло поздними цветами, и поэты старались как бы запастись теплом погожих дней перед будущей зимой. Однажды они наняли несколько колясок и выехали за городскую стену, чтобы подняться на буддийскую Пагоду Милосердия и Сострадания (второе название - Пагода Диких Гусей), находившуюся в окрестностях Чанъани, на берегу реки Извилистой. Как и велит обычай, все пятеро сочинили стихи. Ду Фу в своем стихотворении начал с того, что воспел высоту знаменитой пагоды, «попирающей небесную синь», затем упомянул легендарного императора Шуня, богатырским сном спящего в могиле, и богиню Сиванму - Мать Царицу Запада, пирующую у Яшмового Пруда (намек на Сюаньцзуна и Ян Гуй-фэй), а в конце обратился к друзьям, сравнивая их с журавлями и дикими гусями:
Журавли желтоперыемчатся без отдыха вдальИ печально трубят,что родного гнезда у них нет.Посмотрите, как дикие гусилетят за тепломИ мечтают по горсточке рисанайти на обед.(«Вместе с несколькими благородными спутниками поднимаемся на Пагоду Милосердия и Сострадания»)
Точно так же, как дикие гуси мечтают о горсточке риса, друзьям Ду Фу, да и ему самому приходится заботиться о хлебе насущном, искать пропитание своим семьям, надеяться, разочаровываться и вновь надеяться. Этим сравнением Ду Фу попал в самую точку, и хотя он не написал прямо: «Мы, как дикие гуси,..», каждый из поэтов узнал в этих строках себя. После чтения стихов и любования осенними далями, после всех восторженных восклицаний и горестных вздохов друзья спустились по замшелым ступеням вниз, снова сели в коляски и вернулись в Чанъань. Там они простились, и, как принято выражаться в стихах, «рукава их халатов намокли от слез». На следующее утро все они окунулись в суету повседневных дел, и их счастливая встреча стала все дальше отодвигаться в прошлое. У Гао Ши дел было особенно много - он приехал в столицу с твердым намерением подыскать себе службу. С прежней службы он ушел, после долгих сомнений подав в отставку, и теперь надеялся на счастливый случай и собственное усердие. В Чанъани он наносил визиты знатным особам, подробно рассказывая о своих злоключениях и посвящая стихи тем, у кого хватало терпения его выслушать. Так же, как и Ду Фу, он участвовал в пирах и званых обедах, но его мечты о великодушном и щедром покровителе, который оценил бы благородство храброго рыцаря, оставались мечтами. И так было до тех пор, пока в Чанъани не появился могущественный военачальник Гэшу Хань, прославившийся своим мужеством, стойкостью и волей. Император Сюаньцзун вызвал Гэшу Ханя, чтобы наградить его за очередную победу, а заодно помирить с заклятым врагом и соперником - полководцем Ань Лушанем, к этому времени тоже прибывшим в столицу. Во дворце устроили пир, на который пригласили обоих генералов, но Гэшу Хань наотрез отказался от примирения с Ань Лушанем, назвав его в разговоре лисицей и тем самым намекнув на его хитрость и «варварское» происхождение (по-китайски слово «лисица» звучит так же, как «варвар»).
Слухи об этом мгновенно облетели столицу, и жители Чанъани дружно подхватили меткое словцо Гэшу Ханя. Гэшу Хань стал героем народной молвы не только как полководец, но и как разоблачитель «лисьих наваждений». С точки зрения Гао Ши, поведение Гэшу Ханя, не пожелавшего примириться с врагом, несмотря на то, что этого хотел сам император, вполне отвечало благородному духу древнего рыцарства, и храбрый Гао мысленно отдал могущественному полководцу свое сердце. Служить у Гэшу Ханя стало его мечтой, и на этот раз он действительно «встретил свою судьбу». После аудиенции, на которой Гао Ши подробно рассказал о себе и поклялся в верности Гэшу Ханю, полководец взял поэта на службу и назначил на должность секретаря. Вскоре предстоял отъезд, и Ду Фу пришел проститься со старым другом. На прощальном пиру он сочинил стихи, заканчивавшиеся строками:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});