Читать интересную книгу Путешествия по ту сторону - Жан-Мари-Гюстав Леклезио

В городе синие молнии перепрыгивают с крыши на крышу, зажигают огни святого Эльма на телевизионных антеннах. Дорога никому не принадлежит, это всего лишь переправа. Хотелось бы уже очутиться на другой стороне, в сво- [237] бодном краю. Может, придется идти вот так, по прямой дороге, всю жизнь, пересечь множество стран и прийти, наконец, в страну старости, где все такие медлительные, глухие и сонные.

Выкурив сигареты, мы встаем и уходим. Дорога проходит мимо усадеб, окруженных колючей проволокой. Двери и окна домов заколочены. Вдали, совсем далеко, сверкает чудесный город с белыми кубами и трапециями зданий, дрожащими у самого неба. Мы смотрим во все глаза, ведь именно туда лежит наш путь.

Иногда рядом с Найей Найей тормозит машина, и водитель предлагает ее подвезти. Однако она качает головой и продолжает идти. Через несколько минут машины достигают конца дороги и исчезают. Но до белого города можно добраться только пешком.

На пути нам встречаются заброшенные гаражи, пустые ангары, безлюдные гавани. Покачиваясь на волнах, плывут вдоль берега рыболовецкие суда.

Солнце медленно поднимается в небе, перемещаясь вместе с нами к западу. В зеленых чащах прячутся дома. В садах полно гравия, а к пустым дворцам на вершинах холмов восходят лестницы. Проселочные дороги зазывают на пустыри. На нашем пути встает множество запахов. Земле очень хотелось бы, чтобы мы забыли о цели своего путешествия. Она зовет нас присесть, но мы не останавливаемся и продолжаем при свете дня свой путь по твердому покрытию дороги. Каждая проезжающая машина подталкивает нас в спину. Среди полей, между рядами столбов несется поезд, который, громыхая, соединяет две невидимые точки. Или вдруг высоко над нами пролетает реактивный самолет, от которого виднеется лишь след в небе.

Мы проходим мимо множества великолепных тайников: полузакопанных цементных труб, трансформаторных будок, цистерн, стен из положенного без раствора бутового камня. Теперь, однако, нам ни к чему тайники. Мы хотим идти до конца дороги по направлению к солнцу, хотим добраться до светящегося града. Найя Найя идет впереди. Пойди она через море на ту сторону, мы бы последовали за ней.

Теперь нам недалеко.

Белые конусы и параллелепипеды поднимаются к небу. Мы видим плоские крыши, сады с лавровыми деревьями, клены, кедры, казуарины. Прозрачный город, искрясь, отра- [238] жается в небе и море. На стенах высотой с прибрежные скалы отсвечивают стекла.

Дорога ведет прямо в город. Машин больше нет, лишь ползут на свет черные насекомые с сожженными крылышками и усиками. Городские стены легки и напоминают облака.

Солнце в зените, мы входим в город, и нашей усталости как не бывало. Поглядывая на светящиеся стены, мы идем по белым-белым улицам. Мы словно внутри ледника или в соляной шахте.

Мы проходим по висячим садам. Деревья стоят либо ярко-зеленые, либо огненно-рыжие, и в их листве кишат бабочки и колибри. Солнце немилосердно жжет, и на белой земле выделяются черные тени деревьев. Мы идем друг за другом, не осмеливаясь открыть рот. Здесь уже не слышен шум моторов, тут только журчат фонтаны, да жужжат гуицицилины, да кричат в небе иилотли. Ничего не говоря, Найя Найя показывает нам огромные кедры, карликовые деревья, сойятли с красными пальмами.

Белый город раскрывается перед нами, демонстрируя свои прямые улицы, реки, квадратные дома с садами на крышах. Нам встречаются странные люди, которые говорят на непонятном языке, но это неважно — их речь подобна птичьему пению. Найя Найя увлекает нас в свои видения, и мы следуем за ней через город. Брызгаясь, носятся по улицам смуглые ребятишки, которые рассыпаются затем по лестницам. Это Эцалкауалистли, и юноши пробегают по улицам, раздавая кукурузу, а потом прыгают в воду и со смехом плескаются там. Мы проходим мимо темных домов, где горят палочки благовоний. На улочках раздается музыка: низкие звуки барабанов, высокие — флейт. Полуголые люди, разукрашенные красной и зеленой краской, с изумрудом в левой ноздре, исполняют танец в честь Тлахукимако. Продолжая свой путь, мы проходим мимо вооруженного отряда, Охпанистли. Женщины в белой одежде толкут на плоских камнях кукурузные зерна, потом, когда наступает Па- косинтли, они переносят муку на кусках кожи в дом Тес- катлипоки. Боги во мраке мнут муку, и потом в печах выпекается освященный хлеб. Другие женщины на площади, окруженной высокими белыми домами, предлагают цветы Томакасгле, ведь это день Тососцинтли. Сквозь толпу проходят девушки, раздающие тамали и черную фасоль. Словно змеи ползут по земле. На площади Найя Найя останавлива- [239] ется и пускается в пляс. Мы танцуем вместе с ней. Танцует огромная толпа людей в белых одеждах; слышно, как постукивают друг о друга украшения. Мы танцуем двадцать дней без передышки, это танец в честь Тескатлипоки, это Тла- каксипеуалистли. У вооруженных людей глаза как обсидианы, их сабли, острые как бритвы, сверкают на солнечном свету. Время от времени все вскрикивают

«йюйауэ!»

Женщины с прической наподобие тюрбана раздают мед и кукурузные лепешки.

На террасе лицом к толпе танцует девушка, которую потом убьют. Это Текуилуицинтли.

В центре белой площади поставлен столб с жертвами для Якатектли. На кострах жарятся игуаны и броненосцы, это день Уэитосостли. Все танцуют без остановки, а когда наступает Тохкатль, женщины делают из зерен гуаутли фигурку Тескатлипоки, которую потом съедают мужчины. Пришли дни красить себя в разные цвета — Текпатль, Куиаутль, Хокитль, Сипактли, Эекатль, Кали, Куэцпаллин, Коатль, Микуискли, Масатль, Токтли, Атль, Ицкуинтли, Изуматль, Малинали, Акатль, Уселутль, Куаутли, Коскакуалутли, Улин. Слова звучат в нас, вибрируют, порождают вспышки света. Названия, свет, крики опьяняют нас. Теперь наступают кровавые дни, Панкуэсалистли, когда вырывают и пожирают сердца, Тлакаксипеуалистли, когда танцуют в одеяниях из человеческой кожи, когда мужчина и женщина, удостоенные знаками отличия Тлалока, пляшут до полуночи, а потом их настигает смерть, Хокотлуэци, Искалли, на площадь, где стоят шесть огромных деревьев, медленно спускаются по лестницам жрецы с масками на лицах, меж тем как испуганная толпа пятится с криками: «Уу! Ху! Идут наши боги!», град стрел пронзает привязанных к столбам пленников, и все танцуют, пока другие жрецы с длинными грязными космами волос, тела которых окрашены в черный цвет, убивают детей. Распространяется едкий запах крови, тела жертв покрываются пылью. Нам так страшно, что мы не в состоянии даже двинуться с места.

Потом, уже позже, наступает Тлахокимако, и женщины пляшут, разбрасывая цветы, Тититль, Куэколла, Камохтль. Прямо на площади люди красят свои лица, предлагают какиуитль, зеленые перья и кукурузный хлеб. Из сока кау- [240] чуковых деревьев делают улли. Танцуют Масеуалисгли, потом за домами, со смехом, — Нетолилистли.

Идет подготовка к войне цветов, мы же хотим подняться, наконец, к Тонатиу Ихко, чтобы никогда не терять из виду солнце. Но опасные места надо пройти с криком: «Токниуце, уицитле, йаотле, тле итинскилуйа? Тле тинеке куилья? Хине- кауа. Нимиц такас ин тлейн тикнакуи», надо избежать областей тлаллолиницли, встреч с водяным змеем, змеем Хикалом, Киталкоуатлем, водяным койотом, водяным зайцем, цонистаком. с той, что поднимается, подобно женщине; когда же темнеет, следует остерегаться людоеда цицими. Нужно заснуть на пять дней без Немонтеми и разбить зеркальную голову Куатескатля.

Наконец мы поднимаемся по крутой лестнице, ведущей на верхнюю часть дома, и приближаемся к солнцу. Когда мы забираемся на крышу, оно так близко и так сильно жжет, что кажется, мы вот-вот потеряем сознание. Мы чувствуем себя в солнечной сфере и ощущаем ее давление. Кругом залитая светом белая земля. Дороги ведут прямо к четырем точкам пространства, неся на себе насекомых с черным панцирем. Мы теперь так одиноки, будто перестали существовать. Солнечное тепло проникает в живот, распространяется по всему телу, и мы засыпаем на крыше дома; Найя Найя меж тем наблюдает за падением светил. Пока мы спим, она говорит, но мы ее слов не слышим. Она говорит.

[241]

«Послушайте, я очень большая, я огромная. Вы не в состоянии сейчас меня увидеть, потому что вы находитесь не вне, а внутри моего тела. Я — ваше обиталище. Давно уже вы недоумевали, что такое луна, звезды, солнце, земля, деревья, море и облака. Вы спрашивали, откуда вы пришли, и не знали, куда вы попали. Вы словно в очень большой кладовой, вы во мне. Когда вам тепло, это тепло мое; если лето знойное, значит, у меня жар; если зима морозная, значит, мне холодно. Я неподвижно стою в пустоте, мои глаза блестят, а на губах играет улыбка. Когда я дышу ртом, вы чувствуете мое дыхание и называете его ветром. Я открываю глаза, и наступает день, я их закрываю, и опускается ночь. Вы внутри меня, вы — моя пища. Те, кого я кладу в рот, рождаются в этот мир и суетятся внутри меня. Родившиеся попадают в полосу света, но те, кто попадает во мрак, долго не протянут, они не достаточно отмечены дыханием жизни. Вы — моя любимая еда. Однако я могу есть менее питательные и зачастую более мелкие продукты: котов, собак, лошадей, крыс, птиц. У меня на лбу знак вечности,