Прямо на улице у рынка торговали всякими фруктами, замороженными куриными окорочками, рыбой и прочей снедью. Для опытов я выбрал колоритного кавказца, худого и маленького, но в огромной кепке – нет, не в «аэродроме», а черной бейсбольной кепке, но уж с очень гипертрофированным козырьком.
Торговал он прямо с асфальта, на который были выставлены многочисленные ящики с виноградом, бананами, яблоками, киви, сливами и прочими вкусняшками. Кавказец был последним в ряду прочих торговцев, и купить что угодно у него можно было с трех сторон: спереди, слева и даже сзади – расторопный продавец был универсален, если дело касалось удобства покупателя.
Прямо напротив его точки находился киоск «Союзпечати», очень кстати предлагавший общему вниманию довольно смелые обложки глянцевых мужских журналов, которые нет-нет, да и притягивали взгляд настоящего сына гор. Он иногда даже немного наклонял голову – красотки на некоторых обложках были повернуты на 90 градусов, а обладатель безразмерного козырька привык наблюдать красоту в естественных положениях.
Я посчитал, что этот дядечка подходит для моих опытов идеально – ибо ничего более однозначного, чем визуальная реальность, быть не могло. Всякие там тактильные ощущения вряд ли одинаково воспринимались его мозолистыми и моими, изнеженными клавиатурой, руками. Звуки, вполне возможно, тоже несли разное содержание, ибо мы принадлежали к разным языковым группам.
О запахе говорить не приходилось – вьющееся вокруг рынка в безумном хороводе огромное количество запахов сводило с ума любую взрослую собаку, и никогда нельзя было с уверенностью сказать, чем сейчас пахнуло на твоего соседа: то ли свежестью зелени, то ли сырой рыбой. Вкус – вообще чувство интимное, его я даже не рассматривал как возможный «переходной мост» в чужую голову. Оставалось зрение, тем более с Колосовым такой способ однажды сработал.
Кучу времени простоял я рядом с Большой Кепкой, пытаясь спровоцировать «чудо», и абсолютно безрезультатно. Ну, разве что – присвоил торговцу заочную кличку. Ожидаемого эффекта синестезии не наступало. Я старательно пялился на газетный киоск, когда тот привлекал внимание кавказца, и даже наклонял направо голову, как и он, пытаясь обрести долгожданное ощущение приобщения к тайне. Ничего не выходило!
Единственными достижениями моих опытов стали: убитые насмерть сорок минут личного времени; купленная в киоске «Союзпечать» батарейка «Крона» (для электрошокера) и около дюжины осторожных взглядов продавца на крутящегося возле торговой точки молодого человека.
Ну, и еще килограмм черных слив, полкило желтых груш, полкило красно-зеленых яблок, пяток ярко-зеленых киви, огромная кисточка янтарного киш-миша, кисточка поменьше туманных дамских пальчиков, два солнечных лимона, связка зеленоватых бананов, четыре кроваво-красных марокканских апельсина и средних размеров шершавый ананас.
В этот день Штирлиц был как никогда близок к провалу…
Глава двадцать девятая, в которой наш герой становится свингером
– Видимо, вы совсем не знали большой любви.
– Не знала бы – не хромала бы на правую ногу.
Изк/ф «Амели» («Le Fabuleux destin d'Amelie Poulain», 2001)
Дома, дурачась, я постучал – на всякий случай – в дверцу холодильника, и не дождавшись стандартного «Да-да, войдите!» (ну, или, для холодильника нестандартного «Никого нет дома!»), что уже само по себе было неплохо, попытался уместить в белое нутро вновь приобретенное вопиющее изобилие витаминов – результат неудачного самонадеянного эксперимента.
Взамен достал из прохладного друга палку «Московской» колбасы. Я намеревался сократить ожидание грядущего ужина поглощением этой копчености, которую люблю и уважаю – несмотря на то, что содержание канцерогенов в ней гораздо выше, чем в сигаретах. И бессовестно наплевав на наличествующее в моем распоряжении огромное количество скоропортящихся фруктов, которое легко бы заставило любого уважающего себя грызуна утонуть в собственной слюне. Что поделаешь – мужчины непоследовательны… и любят мясное.
Покрошив в собственный рот хлеба и погрузив туда один кусок колбасы внушительных размеров, я взял второй кусок, ничуть не меньше первого, с собой, и потопал в гостиную. Где, с сознанием выполненного долга собирался предаться ничегонеделанию у телевизора, как вдруг, откуда-то снизу, неожиданно, раздался душераздирающий мяв, и внутри у меня похолодело – будто кто-то сорвал стоп-кран, прекратив все жизненные процессы, ходьбу и жевание в том числе.
Котенок перестал вопить практически сразу, как только я убрал с его лапы свою лапу, обутую в тапок – да и крик его, скорее всего, был вызван испугом, а не болью. Но кроху было жалко, я схватил зверя на руки и принялся его нянчить, гладя по жмурящейся лобастой башке, и говоря что-то успокаивающее – насколько это возможно с набитым ртом.
Током меня прошибло после того, как я передал второй кусочек колбасы в фонд котов Юга России, пострадавших от ног хозяев. Когда Джин, зажмурив от удовольствия глаза, принялся жевать внушительных размеров деликатес задними зубами, начиная слегка тарахтеть от мурчания, а я, продолжая его гладить, дожевывал свою колбасу, почему-то потерявшую вкус, меня и прибило к линолеуму.
В буквальном смысле – было ощущение, что меня взяли и безболезненно вогнали по самый подбородок в пол, существенно изменив наблюдаемую картинку и лишив возможности чувствовать приглаживаемую шерсть четвероногого друга.
Электрическое освещение исчезло – свет падал из окон, хоть и было ясно, что в конце ноября, в восемь часов вечера, сие невозможно. Однако, несмотря на скудность такого освещения, все было видно просто великолепно – четко, как под лупой. Поле зрения расширилось. Красный цвет исчез вообще – его заменили оттенки серого, которых стало жуть как много.
Янтарный шарик, купленный мной для Джина, по цвету был практически неразличим с моей синей спортивной курткой, висящей на кресле у компьютера. Но все это занимало меня мало – я в шоке услышал, как мужской голос произнес: «Единственное, нужно более внимательно относиться к своей работе, и не делать досадных оплошностей. Ты же не будешь больше делать ошибки?.. Ты все… сделаешь… правильно?..», и растерянно наблюдал, как становится на колени у кухонного стола Ира, расстегивая ширинку какому-то мужику.
Потом киномеханик в моей голове чего-то напортачил, и после секундной ряби я увидел, как мужчина, оказавшийся Колосовым, подхватил Ирину на руки. После чего я, на собственной шкуре, ощутил, как он пребольно оттоптал мне лапу, то есть ногу, за малым ее не сломав своей конечностью, размерами больше меня самого. После были еще две фрагмента, с отличным звуком и такими интимными подробностями, от которых мне стало плохо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});