— Мне скоро шестнадцать, — произнес царь. — Великий год кончается. Для меня. — Он грустно усмехнулся. — Будет новый охотник за пчелами.
— Я сожалею, — только и нашелся что ответить Асандр.
— Не об этом речь, — вздохнул юноша. — Понимаешь, я всегда был с Камасарией. Она главная жрица. По-другому нельзя. Это может повредить пчелам… Пчелы! Пчелы! — Он раздраженно махнул рукой и показался в этот миг Асандру раскапризничавшимся, готовым заплакать ребенком. — У меня никогда не было… ну ты понимаешь. Даже друга у меня не было! — с гневом закончил он. — Я не могу отвлекаться на людей, я должен контролировать рой. Если бы ты знал, как это тяжело! — Аристей прижал обе ладони ко лбу. — Думать с ними, держать их.
Асандру сделалось нестерпимо жаль его. Действительно ад, не диво, что люди долго не выдерживают такой жизни. Восемь лет — и конец. Этот уже на грани сумасшествия. С детства отождествлять себя с насекомыми! Тут кто хочешь…
— Но ты прав: ночью они спят. — В голосе Аристея почудился вызов.
Атаман поднял глаза и внимательно всмотрелся в бледное лицо юноши.
— А ты правда хотел быть со мной? — с явной запинкой спросил царь.
Асандр не позволил паузе быть долгой.
— Пойдем, — только и сказал он.
Они побрели по берегу к стоявшим в отдалении валунам. Камни на песчаном пляже скрывали и от ветра, и от любопытных глаз, буде такие нашлись бы в поздний час. Аристей прихватил с собой плащ и теперь расстилал его на песке. Руки у него заметно дрожали.
— Почему ты боишься? — спросил атаман. — Разве я могу сделать тебе что-то плохое?
Он потянул широкий царский пояс своего спутника, золотые пластины на нем глухо брякнули, а вслед за этим туника, сама упала на землю, потому что Аристей расстегнул пряжки на плечах. Его смуглое тело поблескивало в темноте капельками пота. Он старался дышать как можно ровнее, и это выдавало его с головой.
Асандр взял спутника за плечи и повернул к себе. Тот был немного выше и тоньше него. Его тело вздрагивало, точно тростник на ветру, и Асандру захотелось сыграть на нем, как на флейте, хотя в обычной жизни он отродясь не брал в руки музыкальных инструментов. Почувствовав это, Аристей скользнул к нему в темноте и сам первый коснулся пальцами губ атамана. Асандр слегка прикусил мизинец царя и уже в следующую секунду перестал сдерживаться.
Его ласки сначала напугали Аристея, а потом юноша сам потерял голову и отказывался искать ее до тех пор, пока рассветный сероватый туман не пополз по берегу, окунув камни в зыбкое молоко. Расслабленные, друзья не желали вставать и погружаться в холод поодиночке. С трудом разорвав греющие объятия они, ежась, пошли к воде. Это было необходимо, чтоб придать себе хоть сколько-нибудь пристойный облик. Но теплая сила не остывшего еще моря вновь потянула их друг к другу, и они снова сомкнули руки, качаясь на слабой прибойной волне.
— Смотри. Там люди, — вдруг тихо выдохнул Аристей в ухо спутнику. Он как раз сидел у него за спиной, обхватив ногами друга за пояс и готовясь вместе с ним подпрыгнуть при следующей длинной волне. — Это за мной.
— Уйдем, — горячо потребовал Асандр, повернув голову и повелительно глядя в мокрое от брызг лицо царя. — Доплывем до кораблей. В таком тумане нас никто не заметит.
Аристей покачал головой:
— Я должен идти. До конца праздников два дня… Неужели ты не понимаешь?
Люди на берегу, перекрикиваясь, звали пчелиного бога. Судя по их срывающимся голосам, они были очень встревожены, даже испуганы.
— Я должен, — с неожиданным ожесточением повторил юноша и, выпустив плечи Асандра, слегка оттолкнул пирата от себя. — Вон твоя лодка. На песке. Незаметно доберись до нее. Я выйду, на тебя никто не обратит внимания.
— Нет. — Атаман попытался удержать руку царя, но тот мягко отстранил его ладонь.
— Да. — Мокрые волосы Аристея больно хлестнули Асандра по лицу.
Царь уже шел к берегу, рассекая опущенными руками спокойную, еле колеблемую прибоем воду. А морской пес все стоял, прижав пальцы к щеке и ощущая тонкую боль от удара.
Потом он поплыл.
Лодка действительно была невдалеке. Нос ее упирался в песок, а корма свободно гуляла вправо-влево по воде. Слишком слабая под утро волна не могла сдвинуть ее с места.
Посыльные на берегу кинулись к царю, обступили его, осыпая вопросами и едва прикрытыми за подобострастием упреками. До Асандра долетели обрывки фраз, брошенных Аристеем в свое оправдание: «Я всего лишь задремал на берегу… Главной жрице не о чем беспокоиться… Чужаки давно уплыли…»
Атаман еще несколько минут видел удаляющуюся спину друга, но потом и она скрылась за плотным кольцом окруживших царя людей. Асандр оттолкнул лодку от пустынного уже берега, впрыгнул в нее и поплыл к темневшим в тумане силуэтам кораблей.
Явление на палубе диеры голого и всклокоченного капитана не вызвало ничьего удивления. После бурной ночи многие пираты добрались до кораблей, кто в лодках, кто вплавь, и повалились спать прямо на досках. Перешагивая через лежащих, Асандр добрался до своей скамьи на носу судна, под которой стоял небольшой дубовый сундук с его вещами. Он уже наклонился, чтоб вынуть сухую тунику, когда почувствовал на себе тяжелый внимательный взгляд. Ему не нужно было оглядываться, чтоб понять, кто сверлит его глазами в спину.
— Отвернись, Лисимах, — коротко бросил он. — Я не люблю, когда на меня, голого, смотрят.
— А когда тебя кусают и облизывают с ног до головы, ты любишь? — раздался сзади враждебный голос.
Асандр почувствовал, как в нем вскипает ярость. Шрам на щеке побагровел. «Какое ему дело?!» Он схватил тунику, скомкал ее и швырнул в тавра. Тот поймал одежду и прижал к лицу.
— Напрасно ты меня обидел. — Голос Лисимаха звучал глухо, так что трудно было понять, угрожает он или жалуется.
— Послушай. — Асандр раздраженно махнул рукой. — Мы ведь друзья…
Тавр молчал. Он скрючился в своем углу, вцепился в тунику атамана и, кажется, не собирался ее возвращать. Бывает. У Асандра имелась и другая одежда. Но поведение Лисимаха крайне разозлило его.
Смысл последних слов Аристея дошел до Асандра не сразу. «До конца праздников два дня». Значило ли это, что через двое суток царь должен передать свои полномочия другому?
Передать! Атамана выворачивало от того, как люди умеют находить самые безобидные слова для самых отталкивающих, лишенных всякого смысла вещей. Ночью в порыве откровенности Аристей рассказал ему, что до сих пор помнит, как, дрожа, слабели руки его предшественника, когда тот, умирая, передавал ребенку свою силу и власть над пчелами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});