и впрямь не нуждался в его сочувствии.
Кто бы знал, что Элиас – это полная форма от «Ася»? Следовало бы догадаться: в волшебники не идут от хорошей жизни, и всё же…
– Знаешь, для условий, в которых ты вырос, из тебя получился удивительно адекватный человек, – сказал Лексий, когда они выходили из библиотеки. – Я сейчас смотрю и понимаю, что могло быть гораздо хуже.
Элиас на мгновение задержался на пороге; он не обернулся, но Лексий отчётливо понял, что по губам будущего волшебника скользнула улыбка.
– Для Рина ты слишком хороший парень, – сказал Элиас. – И это сейчас был не комплимент. Ты точно не самозванец?
В тот день они негласно заключили если не мир, то хотя бы перемирие. И это было как нельзя кстати, потому что осенью у Лексия хватало и других причин для печали…
Приближался Айдун – один из пяти внекалендарных праздников и заодно напоминание о том, что Лексий пробыл в этом мире уже год. Год! Он не планировал задерживаться здесь так надолго, вот только кто-то – судьба ли, Айду ли, которой и был посвящён этот день – решил, что знает лучше. Поиски Брана были такими же безуспешными, как некогда изыскания его ученика. Он обещал продолжать и велел Лексию бросить отчаиваться, но насколько же сказать иногда проще, чем сделать…
Лексий пытался выдохнуть и пока об этом не думать. Сосредоточиться на учёбе, раз уж он всё равно потратил на неё столько времени и сил; читать древних философов, перебирать копилку хороших моментов, здорово пополненную этим летом – всё, что угодно, лишь бы не вспоминать, что он, кажется, застрял в этом мире навсегда.
И… Рада тоже не вспоминать.
«Мы всё равно вроде не собираемся разбегаться в разные стороны…»
На Айдун Лексий не выдержал и сказал Ларсу:
– Халогаланд, пойдём выпьем.
В конце концов, это ведь был день, когда Лексий появился в этом мире. В каком-то смысле почти день рождения. Нужно было то ли отпраздновать, то ли залить, одно из двух…
К вечеру семейного господина Халогаланда ждали домой на праздничный ужин, но до того момента он был совершенно свободен, о чём и объявил. И добавил, что как раз знает одно симпатичное местечко (тут он из скромности несколько приуменьшил свой опыт: Лексий не сомневался, что «местечко» этот парень знает отнюдь не одно).
По-хорошему, столица должна была бурлить и кипеть, но погода сорвала и гуляния с танцами прямо на улицах, и вызывающую у Лексия слишком живой отклик раздачу даров. Город с самого утра поливал мелкий ледяной дождь, ветер пронизывал до костей, так что народ попрятался по храмам, и традиционные уличные служения проходили под крышей.
Лексия не тянуло принять участие в торжестве в честь незнакомой ему богини, к тому же в её отсутствие, но на полпути их с Ларсом застиг смертоубийственный ливень, и им пришлось искать убежища – а ближайшим как раз оказался храм. Главный в городе, что-то вроде кафедрального собора, теоретически он был открыт всем, но на практике народ попроще выбирал места ближе к дому, а здесь обычно собиралась знать.
– Это надолго, – констатировал Ларс, выглядывая наружу из приоткрытой двери. – Пойдём пока послушаем, что ли.
Миновав полутёмный холл, они вошли в зал, и приглушённая раньше музыка полилась им навстречу полноводной рекой. Пели два хора – мужской по правую руку, женский по левую; Лексий не разбирал ни слова (он давно уже заметил, что его медальон переводит только те слова, которые понимает сам говорящий, а кордос обычно знали только служители), однако от силы голосов и звучащего в них чувства по спине невольно бежали мурашки. Просторный круглый зал был полон чинных мужчин и нарядных женщин, но Лексий с Ларсом нашли себе местечко около одной из поддерживающих свод колонн.
За весь этот год Лексий ещё ни разу здесь не был. Он с любопытством оглянулся: белые стены и купол, изнутри расписанный под нежно-розовое закатное небо, были со вкусом украшены позолотой, а окна, опоясывающие стену, объединял масштабный витраж. Фоном служила опушка леса; по ней бежала белая и почему-то двухвостая лиса, за ней – стройная босоногая девушка в красной тунике и белокурый юноша. За спиной у него вразлёт вились длинные, размётанные ветром волосы, а над плечом летел огненно-рыжий ловчий сокол. Мастерство художника изобразило их как раз такими, какими Лексий всегда их себе представлял: резвящиеся дети, всемогущие боги…
Мужской хор смолк, женские голоса поднимающейся на крыло светлой птицей взлетели под самый купол, и Лексий, заглядевшийся на цветное стекло, вдруг различил среди них всех один-единственный, самый высокий и самый чистый. Он невольно принялся искать глазами ту, что поёт, и нашёл – маленькую кареглазую девушку в самой серединке первого ряда. Бесформенное жёлтое одеяние певчей скрывало её фигуру, но вдохновенного лица сердечком и коротко стриженых чёрных волос, блестящей шапочкой охватывающих голову, уже хватило бы, чтобы влюбиться…
И скоро Лексий понял, что это «бы», кажется, было лишним.
Он давно заметил, что время умеет течь с разной скоростью – скучные полуторачасовые пары, к примеру, имели дурную привычку растягиваться на половину вечности. Он смутно помнил, что праздничная служба обычно длится часа два с хвостиком; сегодня они пролетели, как миг. Однажды увидев свою певицу, Лексий уже не мог оторвать от неё глаз. Всё было совсем как у Блока: слушая её ликующие, звонкие, серебряные трели, сверкающей нитью вьющиеся в общем узоре, он совершенно забыл, что потерялся на чужбине и хочет домой. Её голос, её закрытые от упоения песней глаза, её несомненная и твёрдая вера в непонятный Лексию текст заставляли и его верить, что – теми самыми блоковскими словами – радость обязательно будет, может, просто не сейчас, но будет точно…
Где-то там, во всём остальном мире, ставшем сейчас до смешного неважным, кончился дождь. Лучи проглянувшего солнца, раскрашенные витражом, упали на жёлтое платье и тёмные волосы певуньи – светлой, ярко выхваченной из полутёмного фона; то же самое солнце попадало и на других певчих, но для Лексия сейчас не существовало никого, кроме неё…
Он очнулся только тогда, когда, одухотворённые и разгорячённые, оба хора вместе подняли свою песнь на головокружительную высоту и – смолкли. Старший служитель, заведовавший церемонией, в заключение ещё раз сказал всем собравшимся несколько поздравительных слов, и магия отлетела: вокруг зашевелились, закашляли, заговорили, собрание не торопясь потянулось к выходу. Смешавшись, хористы скрылись где-то в дальнем конце храма, где наверняка была другая, задняя дверь, и Лексий вдруг остро понял: скорее всего, он никогда