– Лорд Филдинг раздражителен, – медленно начала она, – но я заметила, что он незлопамятен и готов забыть прошлые обиды. В этом отношении я похожа на него, хотя, конечно, не выхожу так быстро из себя, как он. И потом, ведь он не вызвал меня на дуэль, когда я угрожала застрелить его, – добавила она с юмором, – так что не могу поверить, что он так уж жаждет дуэлей. Если бы ты спросила мое мнение о нем, – заключила она, – то я, вероятно, сказала бы, что он исключительно щедрый человек, возможно, даже мягкий…
– Да ты шутишь!
Виктория покачала головой, пытаясь объяснить свою мысль:
– Я смотрю на него не так, как ты. Я пытаюсь смотреть на людей так, как учил меня отец.
– Неужели он учил тебя закрывать глаза на их недостатки?
– Отнюдь. Но он был врачом и искал причинную связь, а не симптомы. Поэтому когда я вижу в человеке что-то необычное, то задаюсь вопросом, почему он такой, и всегда обнаруживается причина. Например, замечала ли ты, что когда люди плохо себя чувствуют, то становятся раздражительными?
Кэролайн тут же согласилась:
– Мои братья злились как черти, когда чувствовали хоть малейшее недомогание.
– Вот именно: ведь твои братья не скверные люди, но, когда им плохо, они теряют самообладание.
– Так ты, значит, считаешь, что лорд Филдинг болен?
– Думаю, он не очень-то счастлив, а это то же самое, что чувствовать себя плохо. Кроме того, отец учил меня придавать большее значение тому, что люди делают, нежели тому, что они говорят. Если характеризовать лорда с этой точки зрения, то он очень по-доброму ко мне относится. Он дал мне приют и накупил столько прекрасной одежды, сколько я не смогла бы переносить за всю жизнь, и даже позволил мне взять в дом Волка.
– Должно быть, ты отличаешься каким-то высшим пониманием людей, – тихо промолвила Кэролайн.
– Да нет же, – задумчиво возразила девушка. – Я теряю самообладание и обижаюсь так же легко, как все. И лишь потом я вспоминаю, что следует постараться понять, почему человек отнесся ко мне так или эдак.
– И ты не боишься лорда Филдинга даже тогда, когда он рассержен?
– Немного, – призналась Виктория. – Но я не видела его со дня приезда в Лондон, так что, возможно, храбрюсь только потому, что мы не рядом.
– Нет, вы совсем рядом, – заметила Кэролайн, многозначительно кивнув головой на элегантную, покрытую черным лаком карету с золоченым гербом на дверце, ожидавшую у дома номер шесть на Аппер-Брук-стрит. – На этой черной карете – герб лорда Филдинга, – пояснила она Виктории. – А вторая карета, позади нее, – наша. Это означает, что муж рано закончил свои дела и сам решил забрать меня.
Сердце у Виктории почему-то екнуло; видимо, от чувства вины за то, что решилась обсуждать с подругой характер Джейсона.
Оба джентльмена находились в гостиной, где вежливо слушали мисс Флосси, которая произносила длинный, бессвязный монолог об успехах Виктории, достигнутых за последние две недели, иногда прерываемый экзальтированными ремарками о ее собственном дебюте в обществе почти за пятьдесят лет до того. Виктории было достаточно одного взгляда на напряженное лицо Джейсона, чтобы понять, что он уже готов задушить многословную и восторженную матрону.
– Виктория! – воскликнула мисс Флосси, просияв и захлопав в ладоши. – Наконец-то! А я как раз говорила джентльменам о вашем музыкальном таланте, и они больше всего на свете жаждут послушать вашу игру на фортепьяно.
Не замечая скептического выражения лица Джейсона по поводу того, чего он «жаждет больше всего на свете», мисс Флосси бодро повела Викторию к пианино и настояла, чтобы она немедленно сыграла что-нибудь.
Виктория, вынужденная сесть за инструмент, жалобно взглянула на Джейсона, сосредоточенно снимавшего ворсинку с брюк. У него был настолько скучающий вид, что ему оставалось только зевнуть. В то же время он выглядел невероятно красивым. Ее охватила нервная дрожь, которая еще больше усилилась, когда на его губах появилась ленивая, насмешливая ухмылка.
– Я еще не встречал ни одной женщины, которая умела бы плавать, стрелять, укрощать диких зверей да к тому же играть на фортепьяно. Послушаем, как это у вас получается.
По его тону Виктория поняла: он уверен, что она играет скверно, и подумала, как бы избежать выступления.
– Мистер Вилхайм давал нам с Дороти уроки, когда отец вылечил его от легочного заболевания, но Дороти играет значительно лучше меня. Кроме того, я так давно не играла, – поспешно сказала она. – Бетховена я исполняю просто посредственно и…
Ее смутная надежда на то, что ей разрешат не позориться, рухнула, когда Джейсон вызывающе поднял бровь и многозначительно кивнул в сторону инструмента.
Виктория вздохнула и сдалась.
– Возможно, вы хотите послушать что-то конкретное?
– Бетховена, – сухо сказал он.
Виктория бросила на него последний удрученный взгляд, отчего он еще шире усмехнулся. Тогда она опустила голову и приготовилась исполнить его просьбу. Для начала она пробежалась по клавишам, затем ее пальцы застыли. Когда они вновь коснулись инструмента, комната наполнилась звуками бетховенской Сонаты фа минор, вырвавшимися со всей мощью и силой.
В зале по соседству с гостиной Нортроп перестал полировать серебряную чашу и блаженно закрыл глаза. В вестибюле О’Мэлли, ругавший подчиненного, повернул голову в сторону гостиной, и на его лице появилась широкая улыбка.
Когда Виктория закончила, все присутствующие наградили исполнительницу громкими аплодисментами, если не считать Джейсона, вольготно расположившегося в кресле все с той же усмешкой на устах.
– Какими еще «посредственными» способностями вы можете похвастать? – поддразнил он ее, но Виктория видела в его глазах восхищение, и это доставило ей, как ни странно, невыразимое удовольствие.
Кэролайн и ее супруг вскоре после этого распрощались, пообещав быть на балу Виктории на следующий день, и мисс Флосси проводила их до крыльца. Оставшись вдвоем с Джейсоном, Виктория отчего-то почувствовала неловкость и поспешила начать разговор, чтобы скрыть это.
– Я… я удивилась, когда увидела вас здесь.
– Но не могли же вы подумать, что я пропущу ваш первый выход в свет? – поддразнил он с улыбкой, от которой у нее закружилась голова. – У меня еще сохранились какие-то остатки хороших манер. Ведь, кажется, мы должны обручиться. И что бы подумали в свете, если бы я не появился?
– Милорд… – начала было она.
– А вот и славное колечко к нашей помолвке, – заметил он усмехаясь. – Очень уважительно с вашей стороны. Вы еще никогда не называли меня так.
Виктория наградила его нарочито суровым взглядом.
– Я и сейчас не назвала бы вас так, если бы мисс Флосси не вбивала в мою голову столько дней подряд названия титулов и разнообразные формы обращения. Однако я хотела сказать другое: я не очень привычна к обману, и мысль о том, что мы должны говорить людям о состоявшейся помолвке, приводит меня в ужасное смущение. Дядя Чарльз не слушает моих возражений, но мне кажется, что это притворство отнюдь не является удачной идеей.