все эти два месяца меня искуснейшим образом дурачила, я не могу. Не из гордыни какой-нибудь глупой, просто порядок вещей в мире таков, что Маруси не вступают в хитроумнейшие заговоры со сторожами и аспирантами. Но, с другой стороны, сколько раз я видел их вместе за эти два месяца?!
Никогда мне так жгуче не хотелось побеседовать с моею загадочной дурехой, и никогда это не было так невозможно.
– Он переоделся, очень быстро, и выпрыгнул в заднее окно. Оно открывается, если отогнуть два гвоздя. А я одеваюсь медленно.
– И куда же он отправился?
Шевяков вздохнул.
– Этого я не могу вам сказать.
– Да-а?!
– Он сам вам расскажет.
Майору справедливо почудился оттенок вызова в словах аспиранта. Правда, в смысле слов он был, но его не было в тоне. Шевяков говорил так, как будто говорил правду.
– А почему же вы не сбежали? Вот это бы я понял. У меня ваше признание на руках, письменное признание, что это вы убили Модеста Анатольевича, вам-то как раз естественнее всего попытаться скрыться!
Вероника, оба Борисовича смотрели на Женю, очень широко открыв глаза. Почему-то именно на них известие, что он убийца, произвело особенно сильное впечатление.
Даже Барсуков проявил признаки интереса к происходящему.
А я сижу себе и думаю: господи, какой все это бредовый кошмар!
Путаный, сбивчивый, раздраженный допрос продолжался минут пятнадцать-двадцать. Шевяков по большей части молчал, а потом что-то отвечал, как бы после сильного раздумья, но ответы его ничего не проясняли. Уже совершенно невозможно было представить, чем весь этот цирк закончится. Я видел только один путь к продолжению расследования – поймать Псевдолеонида. Но вряд ли это делается в считаные минуты даже при включении всех сил КГБ. И, кроме того, даже если его и поймают, продолжение спектакля пройдет не здесь. Наше верандное расследование в манере Агаты Кристи наверняка является редчайшим исключением из обычного стиля работы органов. Скрутят, увезут, камера, железные двери, лампа в глаза или что-нибудь в этом роде.
Казалось бы, меня это должно было устроить, но камень! Белорус ведь исчез не просто так, он унес с собой смысл моего существования. Я был убежден, что сторожку, да и всю территорию участка обыскивать бесполезно. Унес. Даже если и не понимает всей ценности своей незаконной добычи. Оставалось надеяться на призрачные шансы, например на то, что, если его не поймают, через некоторое время он выйдет на меня и предложит мне купить камень. Уж наверно он догадался, что именно я главный за ним охотник. Недаром он именно меня тащил к тайнику. Хотел видеть реакцию. Но почему не дотащил? Хватило того, что он успел во мне рассмотреть?
– Ладно, – сказал майор, поднимаясь. – Как видно, разговор придется продолжать не здесь. Семченко!
И тут зазвонил телефон. В кабинете Модеста Анатольевича.
– Всем сидеть на месте! – был приказ. Все, понимая, что шутки кончились, приказ выполнили беспрекословно. Хотя каждому хотелось бежать наверх и снимать трубку. Не было и мысли, что это звонок от случайного человека.
Майор поднялся к телефону сам и вернулся довольно скоро. Облик его вновь из расстроенного и раздраженного сделался деловым и сосредоточенным.
– Вероника Модестовна.
– Слушаю вас.
– Вам придется поехать со мной.
– Куда это?
– Тут, недалеко.
– На улицу Крузенштерна?
– При чем здесь Крузенштерн?! Идемте, я вам в машине все объясню. Остальным оставаться здесь. Семченко, проследи, чтобы никто не вздумал вылезти через какое-нибудь окошко. Отогнув гвозди.
Зря я так рано расстроился. По всей видимости, мне и прочим предстоит пережить еще парочку интересных эпизодов.
Надо пока навестить Марусю. Я встал и услышал голос Семченко:
– Сидеть!
Посмотрев в его глаза, я понял, что полученный приказ он выполнит, свидание с Марусей не состоится. Но ладно я. Захотел покинуть кресло и веранду наш общий друг американец. Семченко справедливо считал, что приказ майора распространяется и на иностранных граждан, поэтому решительно воспрепятствовал Филу в его намерении.
Американский гражданин закатил истерику, в которую вложил все свое недовольство переживаниями последних суток. А их было немало. Он кричал, что является гражданином свободной страны и ему не нравится, когда нарушают его «прайвеси», он не любит, когда его таскают «темный яма», когда его засовывают «пыльны место», он устал «от водка». Но самым сильным переживанием для него явилась, как я понял, встреча с какой-то злой седой «ведма». Судя по всему, издателю действительно досталось. Его валяли по полу, били чем-то похожим на утюг и заставляли пить какую-то отраву. «Большой толстый бутыл». Хорошо, если это был рассол.
Семченко, разумеется, было наплевать на переживания американца, он действовал как было велено. Поскольку Фил все время вскакивал и порывался, работник органов взял его в объятия и уселся вместе с ним в кресло. Со стороны могло показаться, что он баюкает несчастного иностранца.
В общем, эта милая сцена заняла все внимание собравшихся до появления майора с Вероникой. Они отсутствовали минут десять. Ее «форд» лихо въехал в оставленные распахнутыми ворота. Фил, очевидно, увидев очертания родной американской машины, расплакался. Семченко вскочил, продолжая сжимать это большое дитя в объятиях, но при этом свирепо сопя.
Но все внимание было в этот момент направлено не на эту пару. На Веронику и Леонида, или, если угодно, Псевдолеонида. Они одновременно вышли из машины. И дочь Модеста Анатольевича обежала капот и с ходу влепила сторожу пощечину. Потом сразу же вторую.
– Сволочь! Гнида! Мразь!
Майор остался сидеть внутри, сквозь лобовое стекло, благодаря свету висевшей над входом на веранду лампочки, хорошо было видно его усталое лицо.
Так, сказал я себе, новый сторож вернулся. Что это значит? Что не он взял камень или что бегал его перепрятывать?
Вероника в третий раз хлестнула по усатой физиономии.
– Вай?! – воскликнул все еще обнимаемый Фил.
– Да, – сказал Валерий Борисович, обращаясь к американцу. – Империя зла, полюбишь и козла.
26
– Сейчас я готов дать все пояснения. Картина мне представляется ясной, – сказал Псевдолеонид, полыхая красными щеками.
Все дачное общество находилось за столом, кроме моей Маруси, о которой все, к моей пользе и немалому удивлению, окончательно позабыли.
Пламя эмоций улеглось. В конце концов, всем больше всего хотелось, чтобы это бесконечное разбирательство подошло к концу. Если этот молодой человек знает, как это сделать, то пусть и делает.
– Начнем с того…
– Давайте начнем с того, что вы сообщите, как вас на самом деле зовут, молодой человек? – немного неожиданно для всех предложил Виталий Борисович.
Белорус смутился.
– Ах, вы об этом. Поверьте, то, как меня зовут, не имеет существенного