Холод становился всё сильнее, и Нот чувствовал, что его охватывает вялость. Но он чувствовал холод, застряв здесь лишь вместе со своей младшей сестрёнкой, ему было холодно вдали от его стаи, сбившейся вместе.
А потом его неожиданно заставил проснуться мощный мускусный аромат.
Внезапно вокруг объявились нотарктусы. Они сидели на ветвях над и под ним, свернувшиеся в клубок с подогнутыми под себя задними лапами и свисающими вниз длинными жирными хвостами. Их запах говорил ему, что это был его вид, но не его семья. До этого он не находил их запаховых отметин; в действительности отметины были запечатаны морозом. Но странный нотарктус заметил его.
Две сильных самки подошли ближе, привлечённые запахом молодого животного. Одна, которую он мысленно назвал Огромной, отпихнула в сторону другую — которая была просто Большая — чтобы рассмотреть Правую поближе.
Мысли кружились в голове Нота. Он знал, что было жизненно важно, чтобы эта новая группа приняла их. Поэтому он подобрался к ближайшей к нему самке, к Большой, и начал неуверенно перебирать пальцами шерсть на задней стороне её ног. Большая откликнулась на его обыскивание, с удовольствием вытянув свои ноги.
Но когда Огромная увидела, что происходит, она закричала и шлёпнула их обоих. Дрожа, Нот сжался.
Нот был достаточно сообразителен, чтобы понять собственное место на социальной лестнице — в данном случае в самом низу, последним по рангу. Но его социальный менталитет имел свои пределы. Так же, как он не мог понять убеждений и желаний других особей, он не был достаточно умён, чтобы судить о рангах других особей в группе относительно друг друга. Он поступил неправильно: Огромная превосходила по рангу Большую, и потому ожидала, что этот новый самец вначале уделит внимание именно ей.
Нот ждал, пока Огромная поиграет с сонной Правой. Но, по крайней мере, она не гнала его прочь. И, наконец, Огромная позволила Ноту приблизиться к ней и обыскать её густую шерсть, которая пахла высоким положением в группе.
III
Каждый последующий день был короче, чем предыдущий, а ночи становились всё длиннее. Вскоре осталось всего лишь несколько часов яркого дневного света, а промежутки между периодами темноты озаряли лишь серо-розовые сумерки.
Сейчас лес был почти безмолвным. Многие птицы и стада крупных травоядных давно исчезли, мигрировав на юг, в более тёплые и лёгкие для жизни места, забрав с собой свои неумолчные крики. Гудящие рои насекомых разгара лета превратились в воспоминание, от них остались лишь личинки или глубоко зарытые яйца, спящие без снов. Большие листопадные деревья уже сбросили свои широкие листья, которые лежали в толстом слое мусора на земле, скованные воедино продолжительными морозами. Голые стволы и безлистные ветки не покажут ни единого признака жизни до тех пор, пока через несколько месяцев не вернётся солнце. Под ними растения вроде наземных папоротников отмерли до самых корней и корневищ; вскоре они окажутся запечатанными под землёй под крышкой, над которой потрудились мороз и снег.
Виды, обитающие здесь — возникшие из предковых групп, приспособленных к приятным условиям тропиков — должны были внести в свою жизнь суровые корректировки, чтобы выживать в экстремальных условиях на полюсе. Любое растение, где бы оно ни жило, нуждалось в солнечном свете ради энергии и роста, и в течение бесконечных дней лета благодаря широким угловатым листьям растительность упивалась светом. Но теперь приближался сезон, когда на протяжении целых месяцев не будет никакого света, кроме света Луны и звёзд, бесполезного для роста: если бы растения продолжили расти и дышать, они сожгли бы свой запас энергии. Поэтому флора впала в растительную спячку, каждый вид в соответствии со своей собственной стратегией.
Даже растения спали.
Стая нотарктусов насчитывала около тридцати особей, и они забились в ветви большого хвойного дерева. Они напоминали большой пушистый плод, во время сна их руки и ноги цеплялись за ветки, морды были спрятаны на груди, а на холод были выставлены спины. Мороз искрился на их новых зимних шубках, а там, где виднелись морды, поднимались облачка пара, отсвечивающие голубовато-белым.
Нот проспал все удлиняющие ночи; его шерсть поднялась дыбом, окружённая теплом тел остальных членов стаи. Иногда ему снились сны. Он видел падение матери в челюсти мезонихид. Или он был один на открытом месте, окружённый хищниками со свирепыми глазами. Или он снова ощущал себя детёнышем, изгнанным из стаи взрослыми зверями, более крупными и сильными, чем он сам — изгнанным в силу правил, о которых он не имел никакого врождённого представления. Но иногда сны заканчивались, и он впадал в своего рода оцепенение, пустоту, которая была прообразом долгих месяцев грядущей спячки.
Однажды ночью он проснулся, дрожа; его мускулы невольно сжигали энергию, чтобы поддержать его жизнь.
Спящий мир был полон света: полная Луна стояла высоко в небе, и лес был расцвечен голубовато-белым и чёрным. Длинные резкие тени ложились полосами на лесную подстилку, а вертикальные стволы лишённых листвы деревьев придавали сцене пугающую геометрическую точность. Но переплетённые ветви наверху представляли собой более замысловатое и мрачное зрелище — словно голые кости, мерцающие инеем, резко контрастирующие с тёплым зелёным светом листвы в разгар лета.
Это было по-своему красивое зрелище, и большие архаичные глаза Нота хорошо служили ему, позволяя увидеть подробности и тонкости цвета, которые были бы невидимы любому человеку. Но Нот всем телом чувствовал, что ему многого не хватало: света, тепла, пищи — и ещё в этой группе незнакомцев не хватало родственников, кроме сестры, тело которой, всё ещё продолжающее расти, было спрятано где-то в глубине сбившейся в кучу стаи. И на глубоком клеточном уровне он знал, что скоро должна была начаться настоящая зима — долгие, растянутые месяцы своего рода медленной агонии, когда его тело поедает само себя, чтобы поддерживать в себе жизнь.
Он начал извиваться, держась за ветку и пробуя протолкнуться поглубже внутрь группы. Все взрослые звери знали, что ради общих долгосрочных интересов они должны по очереди занимать место на краю группы, на короткое время оказываясь на холоде, чтобы защитить остальных; было бы крайне невыгодно иметь в группе отщепенцев, которые погибнут от обморожения. Но невысокий ранг Нота по-прежнему работал против него: когда другие самцы почуяли его запах, они объединились, будучи ещё сонными, и вытолкнули его из кучи тел обратно; всё закончилось тем, что он остался почти на том же самом месте, с которого хотел уйти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});