Читать интересную книгу Глубинная ловушка - Валерий Рощин

Через час с небольшим к точке потери контакта успел прибыть и «Адмирал Никоненко». Он также ходит галсами по акватории, а несколько наблюдателей с крыльев мостика вглядываются в беснующуюся вокруг стихию.

Идет третий час поисков, и с каждой минутой надежд остается все меньше и меньше…

– Пора возвращаться, – стараясь не смотреть в глаза пассажирам, оглядывается борттехник.

– Как возвращаться? – бледнеет Анна.

– Топлива осталось на тридцать минут полета. Пока дойдем до корабля, пока выполним заход, пока сядем…

Женщину поддерживают подчиненные Черенкова. Михаил Жук кладет ладонь на плечо борттехника:

– Парни, пройдите в последний разок. Только не в площади района, а немного дальше его границы.

– Раньше эти суки его точно не отпустили, – поддерживает Золотухин, – а позже могли.

– Пожалуйста, – умаляюще складывает руки Воронец.

Техник передает просьбу командиру. Посовещавшись со штурманом, тот берет курс дальше на север…

Вскоре «Ка-27» выходит из границ района и некоторое время упрямо борется с окрепшим ветром. Море Лаптевых осталось позади, под днищем вертолета бушует Ледовитый океан…

Летчик стучит пальцем по топливомеру.

– Все, господа, идем домой…

– Я вижу его! – вдруг кричит Анна и указывает на крохотное ярко-оранжевое пятно вдали. – Вижу!!!

Глава седьмая. Море Лаптевых

Где-то в дальних закутках моего подсознания с детства обитает безотказный набор шестеренок, замечательным образом предсказывающий грядущие события. Кажется, это называют предвидением. Или предчувствием – точнее формулировать не умею. Хорошая, между прочим, штука! Несколько раз этот «шестереночный механизм» спасал мою шкуру, и я чрезвычайно ему признателен. В другие моменты, не связанные с риском для жизни, механизм тоже работает без сбоев – достаточно прислушаться к самому себе. Правда, если ты трезв и не настроен прикончить самого себя.

Сейчас мой замечательный механизм молчит. Спит или замерзла смазка шестеренок – не знаю. И важный для меня вопрос «Сумею ли спастись?» – увы, остается без ответа…

Последнее, что я помнил до провала в глубокую сонную бездну, – это то, как отвинчивал зубами крышку сигнального патрона и зубами же тянул шнур. Потом я держал скрюченными пальцами дымивший патрон, не воспринимая происходящего вокруг.

Я не слышал подлетавшего вертолета и не видел опускавшегося троса с полосатым поплавком и мощным карабином на конце. Не замечал прыгнувшего в воду Мишу Жука и не чувствовал его прикосновений. Не воспринимал его слов и не ощущал подъема к висевшему над головой вертолету…

Первые проблески сознания появляются внутри грузовой кабины, когда товарищи, стянув с меня гидрокомбинезон, растирают под руководством доктора мои конечности. В этих проблесках слух улавливает гул двигателей и редуктора, глаза различают и узнают лица друзей, а тело обретает чувствительность.

Потом следует короткий провал. И голос Анны издалека:

– Выпей, Женя. Пожалуйста, выпей…

Открываю глаза и вижу над собой ее лицо.

Тот же гул движков, та же кабина «вертушки». И вдруг Анна! Откуда она здесь? Неужели глюки?..

– Пей, Евгений Арнольдович! – появляется сбоку озабоченная физиономия корабельного доктора. – Это обычный чай из термоса. Теплый сладкий чай!

Делаю один глоток, другой, третий…

– Горячо. Слишком горячо, – отстраняюсь от напитка.

– Доктор, он говорит, что чай очень горячий. А он – чуть теплый… – теряется Анна.

– Это нормальная реакция, – успокаивает тот. – Пусть пьет.

Я кое-как осилил одну порцию. Мне налили вторую, но и она показалась кипятком. Кажется, мой организм сошел с ума от холода, а рецепторы транслируют в мозг ахинею – какие-то случайные, взятые с потолка числа.

После чаепития я лежу укутанный теплыми шерстяными одеялами, а моя голова покоится на коленях Анны.

– Все хорошо, Женечка, все хорошо, – шепчет она, поглаживая мои волосы. – Мы уже подлетаем к кораблю, скоро посадка. Все хорошо…

Из меня не валит пар, со лба не стекает струйками пот, но на моем счастливом лице блуждает идиотское выражение. Я согреваюсь. Я наконец-то согреваюсь!

Да к тому же в объятиях такой славной женщины.

* * *

Меня вытаскивают из грузовой кабины и укладывают на носилки, которые товарищи торопливо тащат в сторону корабельного лазарета. Босс скачет рядом – то с одного бока, то с другого; норовит дотянуться и лизнуть щеку.

Где-то на полпути появляется Сергей Сергеевич – жмет руку, коротко благодарит. И исчезает вместе с Анной. Полагаю, он расстроен историей с секретным блоком и серьезно озабочен нашим будущим.

Медблок. Спешные приготовления к чему-то важному. Док и фельдшер переодеты в халаты, лица обоих сосредоточенны. Укол в вену. И снова небытие…

Очнулся я в лазарете. Правая сторона груди немного побаливает, но теперь эта боль снаружи, а не внутри. В руке у локтя торчит игла системы, на соседней кровати с такой же иголкой лежит Фурцев и мечтательно смотрит в потолок.

Интересуюсь:

– А ты чего тут загораешь?

– Евгений Арнольдович, как вы? – улыбается он во всю ширь лица. – Я вот кровь вам свою отдаю. У меня такая же группа оказалась.

– Не жалко?

– Не-ет! – мотает он головой. – Для вас ничего не жалко!

– Не пойму – чего док со мной сотворил-то?

– Пулю из груди вынул, раны зашил. Док на корабле хороший, грамотный. Все его хвалят…

Лазарет корабельного медблока забит пловцами «Фрегата». После успешного переливания крови на соседнюю кровать возвращают Устюжанина. Георгий чувствует себя нормально. У него похожая дырка в груди, но здорово побаливает бедро – второй пулей задета кость, и ходит он пока, опираясь на костыли.

Первые часы врач почти не отходит от меня, досаждая осмотрами и всевозможными процедурами. Благодаря его заботе и своему крепкому здоровью я восстанавливаюсь довольно быстро.

Анна разок заглянула, но толком мы поговорить не успели – ее спугнул очередной визит доктора с уколами, витаминами и прочей фигней.

Зато под дверью лазарета постоянно дежурит Босс – к его присутствию привык даже доктор. А еще не забывают мои подчиненные – приходят то по очереди, то все вместе. Стараются всячески поддержать и хвалят корабельную медицину.

При первой же возможности выясняю подробности у Михаила:

– А кто стучал по корпусу лодки?

Он посмеивается:

– Мы с Золотухиным выбрали несколько баллонов с остатками кислорода и глубинной смеси, собрали из них пять аппаратов. И вдвоем с благословения Сергея Сергеевича отправились вниз.

– И на сколько же вам хватило смеси?

– Доплыли до лодки, простучали три серии ударов и рванули обратно. Последние сорок метров шли на одном аппарате. Скажи… он тебе помог?

– Кто?

– Ну, этот наш стук?

– Еще как, Миша! И мне помог, и Анне…

* * *

После сытного ужина, доставленного вестовыми в лазарет, я вырубился и проспал около двенадцати часов.

Проснувшись, машинально свешиваю с кровати левую руку. Это привычный сигнал для Босса: сейчас пойдем по твоим делам.

Никого. Странно…

Навожу в голове порядок, восстанавливаю хронологию событий.

Ага, понятно – валяюсь в лазарете. Меня отогрели, вынули из груди пулю, впрыснули в вены молодецкой кровушки Фурцева. Кстати, грудь почти не болит, озноб прошел, чувствительность конечностей восстановлена. И вправду повезло нам с корабельным врачом.

На соседней кровати посапывает Георгий. Пусть спит – ему не помешает для выздоровления. За иллюминатором все то же серое марево, однако погода налаживается: небо просветлело, а штормовой ветер утих.

Лежу, разглядывая низкий потолок небольшого помещения.

Под мерное сопение друга вспоминаю события последних дней и раскладываю их в хронологическом порядке. Отныне нет сомнений в том, что в Норвежском море я видел именно «Косатку». Не сомневаюсь и в том, что в экипаж «Одиссея» каким-то образом заранее затесался опытный боевой пловец, назвавшийся Питером. Он-то и обчистил нашего молодого Фурцева, прихватив приемопередатчик гидроакустической связи перед тем, как смыться с места подъема золота в шлюзовую камеру «Косатки». Приходится отдать должное господину Питеру: в результате продуманных и профессиональных действий в море Лаптевых экипаж субмарины чудесным образом слышал все наши переговоры. А начал с того, что организовал в девяноста километрах к северу от центра района поиска ложный след затопления «Академика Антонова» – масляное пятно с плавающими кусками легкого серовато-серебристого металла с напылением какой-то пористой хрени. Мы на этот след не купились, но все же проверили и потеряли какое-то время. Короче говоря, если не брать в расчет огромных безвозвратных потерь личного состава, то команда боевых пловцов Питера вчистую нас переиграла. Ведь главный объект противостояния – командный блок – так и остался на «Косатке»…