– А дальше?
– Дальше я с удивлением задал вопрос Боголюбову: «Разве у Елизаветы Федоровны есть сестра?». Он ответил, что сестра – «седьмая вода на киселе» – была привезена из-под Смоленска в качестве компаньонки. И этот инцидент был бы исчерпан и забыт, если бы не выражение лица Боголюбова. Я явно услышал то, что мне совсем не надо было слышать. Разговор после этого не клеился, а в глазах моего собеседника читалось раздражение. Нам принесли пахучий чай с травами и, стоило мне допить свою чашку, как хозяин дома поднялся из-за стола и раскланялся со мной, сославшись на внезапно возникшие дела. Около парадного входа меня поджидала машина Боголюбова, от которой я категорически отказался. Мне захотелось развеять неприятный осадок от случившегося, и мы с Бобоней отправились пешком к железнодорожной станции. На полпути, около автомобильной трассы, у меня случилась галлюцинация. Я взлетел над землей и увидел себя сверху. Восторг от произошедшего сменился дурнотой, и мне стало плохо, стальной обруч сковал грудь, и я начал задыхаться. Когда я падал на землю, успел подумать, что в сумерках вечера вряд ли кто-то остановиться, увидев лежащего на грязной обочине старика. В глазах потемнело и последнее, что я запомнил – это неистовый лай собаки и визг тормозов.
– Собака привлекла внимание окружающих?
– Совершенно верно. На третий день меня из реанимации перевели в обычную палату, и первым делом я решил найти Бобоню. Связался с соседями по квартире и попросил их об одолжении – отправить своего сына по названному адресу, поискать собаку. Мальчишка быстро откликнулся, так как любил моего пса. В полдень он позвонил мне расстроенный и сказал, что собаку не нашел, а вокруг особняка оцепление. Все остальное я узнал из прессы. Мысль о том, что меня хотели отравить, пришла в голову, когда лечащий врач сообщил мне о результатах анализов. В моей крови был обнаружен мускарин – это яд, содержащийся в красном мухоморе. Его не применяют в медицине, а используют разве только в экспериментальных исследованиях. Из этого напрашивался вывод, что случайно я им отравиться не мог. Вы не поверите, но я остался жив благодаря своему панкреатиту. Я принимал атропиносодержащие препараты, а атропин – антидот мускарина. Вот так.
– Вы заявляли о своих подозрениях в полицию?
– Нет еще, но доктор сказал, что мне обязательно придется пообщаться по этому поводу с властями.
– Я займусь ускорением этой процедуры и приобщу ваше заявление к уголовному делу.
– Спасибо. Вы, конечно же, в интересах следствия не можете рассказать, что происходит вокруг этих убийств.
– Не могу. Но с удовольствием опишу все события моей встречи с Бонифацием.
Лицо профессора потеплело:
– Вы его Бонифацием почему назвали?
– Просто, предложил ему на выбор несколько кличек, он выбрал именно эту.
Пациенты больницы начали постепенно заполнять дорожки парка. Их благодушие от теплого весеннего дня сменялось на удивление при виде аристократичного профессора в черном и бомжеватого оперативника в маскировочном халате. Разноперую парочку, медленно движущуюся по аллее, объединяла счастливая собака, на которую они смотрели с детским умилением.
– Иннокентий Петрович, моему старому организму предстоит еще долгая реабилитация после случившегося. Надеюсь, вы присмотрите за Бобоней? Я возмещу все ваши расходы.
– О чем вы, Станислав Витольдович! За такое удовольствие я сам готов вам приплатить. Скажите, почему вы пса так назвали?
– А вот, смотрите. Бобоня, иди ко мне. Скажи, как тебя зовут? Ну, не стесняйся, говори уже.
Пес начал комично переминаться с лапы на лапу и хватать пастью воздух.
– Бо! – наконец-то выдавил он из себя. – Бо-бонь!
– Вот, видите! – радовался как ребенок профессор. – Он сам себя так назвал.
– Здорово! Осталось еще домашний адрес выучить, и за собаку можно будет не переживать.
Попрощавшись с профессором около входа в больничный корпус, Петрович зашагал к своей машине. Бонифаций с удивлением оборачивался на своего старого хозяина, который с грустью махал ему вслед, оставаясь на месте.
– Семенов, как успехи?
– Вещи на заднем сиденье машины. Еле отбил их, начальник смены оказался редкостным бюрократом. Если бы не Николай Николаевич, не знаю, чем бы дело кончилось.
Только сейчас Петрович заметил щурившегося на солнце Сомова.
– Друг мой сердешный, и снова ты?
Такое влюбленное внимание со стороны Сомова приятно удивляло Петровича.
– Переживал очень, Иннокентий Петрович, не мог оставаться дома.
– Коля, прекрати мне выкать, уже давно можно на «ты».
– Иннокентий Петрович, – вмешался Семенов. – Егерев на телефоне, уже два раза звонил.
– Отлично! На ловца и зверь бежит, – подхватив телефон Семенова, Петрович возбужденно рапортовал: – Игорь Семенович, приветствую. В нашем деле есть еще один потерпевший, на основании его показаний мы сейчас закроем эту гопкомпанию на все время следствия. Как – отпустили под подписку о невыезде? Какое указание сверху? – Петрович начал меняться в лице. – Я знаю, кому подчиняется Следственный комитет. Хорошо, сейчас приеду.
Петрович с тяжелым сердцем передал трубку Семенову:
– Ты в курсе, где находится дача Егерева?
– В курсе. Только еще одно дело, Иннокентий Петрович.
– Какое еще дело?
– Вот, – Семенов вытянул руку с пол-литра водки. – Я на четвертом этаже спросил у мужиков, типа, где здесь философ, бутылочку надо бы передать. А они мне хором, дескать, после пол-литра все мудрствовать могут. Я так и не понял, кому ее отдать-то? Там все философы.
Цитадель зла
Мила пыталась хотя бы часик поспать, но из этого ровным счетом ничего не выходило. Стоило ей закрыть глаза, как она снова чувствовала его губы на своем виске и нежное прикосновение сильных рук.
Вдруг он больше не придет? Эта мысль подняла ее с постели.
Возбуждение и желание действовать обжигали все тело. Она нервно и бессмысленно начала мерить шагами свою квартиру.
Наступило утро. Ночные приключения казались событиями, случившимися не с ней. Реальностью был только он, такой зовущий и желанный. Ради него хотелось совершать безумные поступки, даже пойти на смерть. Фантазийные сюжеты различных форм самопожертвования, с явным оттенком мазохизма, сменялись один за другим в ее воспаленном сознании. Спина сигнализировала об усталости, мозг не давал остановиться.
Золотая портьера грудой высилась на кухонном столе. Раздвинув руками этот ворох материи, Мила извлекла увесистый ажурный ларец. Поставив его на стол, она стала любоваться тонкой работой мастера. Женское любопытство требовало приоткрыть крышку и заглянуть внутрь, а самопожертвование – быть стойкой и ничего не делать без его разрешения. Чтобы как-то себя отвлечь, она решила сходить в магазин за провиантом для завтрака.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});