Петрович обернулся на его покрытую синяками рожу:
– Не пью.
– А покурить?
– Не имею привычки.
– Сдохнуть можно от этого лечения, – подытожил диалог синерожий.
– Ты, Вася, сдохнешь не от лечения, а от своей поганой тяги к кайфу, – прокомментировал услышанное старичок, сидящий за столом, заставленном чайными принадлежностями. – Чайку, уважаемый, не желаете? С домашним рыбным пирогом. Моя благоверная пекла, – обратился он уже к Петровичу.
На тарелочке лежал желтый от масла сдобный пирог с золотистой корочкой, а из его середины выпирала розовая горбуша, накрытая слоем лука и слоем грибов.
Петрович сглотнул слюну:
– У меня чашки для чая нет.
– Это поправимо, – старичок пододвинул белоснежную чашечку на белоснежном блюдечке. – Не побрезгуйте. Вас как величать прикажете?
– Иннокентий.
– А меня – Сергей Сергеевич. Вот и познакомились.
Пока старик суетился над чайником, Петрович поднял тарелку с пирогом к носу, втянул в себя аромат сдобного праздника и, закрыв глаза, замычал от наслаждения.
Сергей Сергеевич обрадовался такой реакции:
– Подобное больше нигде не попробуете. Моя супруга – не женщина, а удовольствие. Правда-правда. Я женился на ней именно по этому поводу. Я таксистом с молодых лет работал. Раньше эта профессия была и почетная, и доходная. Деньги, дефицит, бабы красивые – каждодневная наша добыча, – старик закрякал от смеха. – А мой напарник как-то говорит: «Серый (это мое прозвище), ну что ты все заработанное на ветер бросаешь со случайными проходимками? Женись на моей сестре – не женщина, а удовольствие». Ну, познакомились, стали встречаться. Я смотрю на свою невесту и удивляюсь – за что баба не возьмется, все делает с каким-то наслаждением: и убирает, и стирает, и готовит, и кушает то, что приготовит, а целуется… – старик снова закрякал. – Вот я и женился на этом «празднике жизни».
– Слово «удовольствие», между прочим, означает на русском языке «волю уда», где «уд» – мужской половой орган. Раньше удовольствие обозначало только мужской оргазм, а затем перешло на все ощущения, создающие положительные эмоции, – активизировался Вася, усаживаясь на скрипучей больничной койке. – В христианстве телесные удовольствия чревоугодия и похоти считаются грехом, а в противовес проповедуются удовольствия духовные: радость и блаженство. Вопрос: чем же, господа, вы от меня так сильно отличаетесь?
– А тем, Василий, что мы не помрем раньше времени, опустившись до животного состояния.
– Все мы уже давно животные, – Василий снова рухнул на подушку, накрывшись с головой одеялом.
– Преподавателем был когда-то по философии – и вот, допился до мордобоя, – махнул рукой в сторону философа старик. – А вы здесь как очутились, Иннокентий?
– Служебная травма.
– «Наша служба и опасна и трудна»? Вас как из операционной привезли, я сразу понял, что за «птица». Я со столькими людьми за свою жизнь пообщался, пока баранку крутил, по глазам могу рассказать судьбу любого человека.
– Спасибо за угощение, Сергей Сергеевич, спасли от голодной смерти. Вы не знаете случайно, где здесь вещи свои забрать можно?
– У кастелянши можно забрать, в подвале. Только она сегодня не работает.
– Как не работает? – с этими словами Петрович окинул взглядом надетую на него неопределенного цвета казенную пижаму. – А по каким же дням она здесь бывает?
– Она, как и все кастелянши в этой стране, бывает здесь по графику, который ни понять, ни запомнить невозможно.
– Это не есть хорошо.
Петрович бросился к мобильному, лежащему на тумбочке. Тот умирающим дисплеем показал, что зарядки осталось два процента.
– Ало! Семенов, слушай внимательно. Садишься в мою машину и дуешь ко мне в больницу, вызволять меня и мои вещи. Когда подъедешь, встанешь около входа в приемное отделение, я тебя там найду. По мобильному меня искать бесполезно, он к тому времени сядет. Понял?
– Понял, Иннокентий Петрович, – отозвался в трубку Семенов.
Мобильный телефон пискнул и погас.
– Фу, – облегченно вздохнул Петрович. – Успел. А где здесь подъезд приемного отделения?
– Прямехонько под нашими окнами.
– Вот и славно. Будем вести наблюдение за территорией, не выходя из палаты. Так говорите, читаете судьбу человека по глазам?
– Читаю немного, – важно согласился старик. – Думаю теперь – как использовать свой дар? Можно научиться гадать по картам «Таро», или окончить курсы на астролога, а еще новая мода пошла на всякие техники и тренинги по эзотерике. Когда мой сосед объявил себя эзотерическим гуру, над ним весь дом потешался, а он уже через год на новой иномарке ездил.
– Мошенник! – подал голос Василий. – Как не стыдно обирать простаков и доверчивых домохозяек? – И снова накрылся одеялом с головой.
– Ты поаккуратней с определениями! – прикрикнул старик на философа. – Какой же я буду мошенник, если не я людей, а люди сами себя хотят обманывать? – обратился он с вопросом к Петровичу.
Ожидание было недолгим. Занятный тандем из философа-алкоголика и таксиста-сластолюбца помог скоротать время и, когда Петрович краем глаза заметил подъехавшего Семенова, то даже пожалел о его скором прибытии.
Семенов плавно припарковал машину, деловито обошел ее спереди и открыл переднюю пассажирскую дверцу. На мостовую весело выпорхнул Бонифаций.
– Ну, братцы, хорошо с вами, но мне пора, – Петрович сначала пожал руку Сергея Сергевича, а затем подошел к койке Василия. – Желаю всем быстрого выздоровления.
Саркофаг из одеяла не подавал никаких признаков жизни. Петрович наклонился к изголовью и тихо прошептал:
– Я сейчас пришлю пол-литра. Мы же все-таки не звери, а люди.
Из-под одеяла появилась дружеская пятерня.
– Это же Бобоня! – воскликнул дед, выглядывая в окно.
– Знакомый что ли?
– Да какой знакомый? Я про собаку профессора Бжозовского.
– Какого профессора? – от неожиданности Петрович уронил телефон на философа, тот вздрогнул и вылез одним глазом из своего убежища.
– Бжозовского Станислава Витольдовича, профессора истории, соседа моего, он живет этажом выше.
– Адрес какой? – разволновался Петрович.
– Его домашний? Так ведь он в этой же больнице сейчас лежит, в отделении токсикологии. Я с ним вчера в больничном парке столкнулся. И утром видел, как он погулять выходил. Вон он, на лавочке сидит.
Петрович, как ошпаренный, подскочил к окну. Сквозь голые ветви деревьев угадывался силуэт мужчины в самом конце аллеи.
На улице было прохладно. Расторопный Семенов поспешил навстречу, в два прыжка его опередил Бонифаций и, радостно залаяв, преградил путь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});