Ни секунды не размышляя, он присел прямо на пыльный пол и усадил меня на руки. Обнимать его было приятно, я уткнулась носом ему в шею и довольно замычала.
– Совсем пьяная, – констатировал он.
– Угу, – подтвердила я и потерлась носом у него за ухом. – От тебя хорошо пахнет.
– Прибить бы тебя… – прошептал он и замолчал. В принципе, я была с ним согласна. Зря я вообще показалась ему в таком состоянии, разве не знала, что у него сестра погибла? То же мне, соблазнительница нашлась!
– Извини. Ну хочешь, я никогда больше не буду? Не стану и все! Вот из принципа. Не злись…
Богдан дышал тяжело и отвечать не торопился. Обнимал меня крепко, впиваясь пальцами в плечо. Злился, но все равно был рядом. Почему?
– Зачем ты со мной возишься? – зевая, поинтересовалась я, укладывая голову ему на плечо. Сидеть бы так вечно!
– Будто непонятно, – буркнул он и поцеловал меня в волосы. От этого почти невинного жеста в груди разразилась настоящая буря. Настойчиво заныла жила. Или то была не она? Я подняла голову, встретилась с теплым взглядом и, не удержавшись, погладила его по щеке.
– Я больше не буду, – клятвенно пообещала и потерлась носом о его нос.
– Ага и помрешь, – насмешливо констатировал он, запуская руки мне в волосы. Офигенное ощущение!
– Хищные могут долго жить без подпитки.
– Но не вечно.
– Вечно не живет никто.
Я сказала это и запнулась. Какая же я дура! Богдан, как и все охотники, проживет долгую жизнь, если повезет, в несколько столетий, ведь к благодати прилагается долголетие. И неважно, можно ли нам любить друг друга, исход один: я состарюсь и умру, а он останется молодым надолго. И это препятствие посильнее несовместимости.
Он молчал и смотрел на меня грустно, и мне казалось, ему самому это долголетие поперек горла стоит. Ну кому захочется прожить жизнь, пусть и почти бесконечную, в одиночестве?
– Ника пояснила мне, что имел в виду Гарди, – попыталась я сменить тему.
– Я понял, что он имел в виду.
От глубокого голоса шумит в ушах, и комната снова кружится. Правда, больше не тошнит, и все, что я вижу – лицо Богдана, все, что чувствую – его руку на своей талии, а вторую на бедре. Мысли путаются, и, прежде чем окончательно вылетают из головы, я ловлю одну из них – самую актуальную сейчас.
Если он понял, то почему медлит?
– Поцелуй меня, – шепчу настойчиво, а затем тянусь к его губам сама, как умирающий от жажды – к источнику. Они у Богдана мягкие, податливые, и я захлебываюсь, пытаюсь влиться в него, впечататься, ощутить каждой клеточкой своего тела. Его пальцы впиваются мне в бедро – до боли, но боли я не ощущаю, лишь животную, дикую страсть. Кусаю его за губу, и он отвечает рычанием.
Это прекрасно! Невообразимо. Именно то, о чем я мечтала.
Мне хорошо, мне так хорошо… Я даже не сразу понимаю, что говорю это вслух. Время потеряло значение, есть лишь я и он, чердак, и больше мне ничего не нужно. Быть желанной, любимой, пусть ненадолго, и пусть большинство этих эмоций – ложь.
Богдан отстранил меня резко, я даже не сразу поняла, что произошло. Он дышал тяжело, прерывисто и смотрел на меня сумасшедшими глазами. Волосы его растрепались, и мучительно захотелось их пригладить, но я не стала. Отчего-то показалось это неуместным.
– Нет! – твердо выдавил из себя Богдан, и эйфория улетучилась еще быстрее, чем пришла. В груди заболело, пульсировало в висках, а перед глазами плыло уже от другого вида опьянения. Он не хочет меня? Или до сих пор считает недостойной, отбросом, который годится разве что для убийства? Конечно, я же совсем недавно совершила то, за что Богдан нас так презирает…
– Почему?
Нужно было это услышать от него. Богдан не станет юлить, как Влад – скажет прямо. За эту прямоту, граничащую с хамством, он мне и нравился.
– Потому что Гарди может ошибаться, – сказал он уже спокойнее. – И если вдруг… ты умрешь.
Так он не презирает меня, а боится причинить вред? Я готова была рассмеяться от радости и зацеловать его до обморочного состояния.
– У нас нет причин не верить Гарди, – улыбнулась я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Он был чокнутым несколько тысячелетий, блондиночка. Опасно верить подобным типам.
– Мы тоже чокнутые, раз здесь вдвоем.
– Ты права, – расплылся Богдан в улыбке, целомудренно поцеловал меня в лоб и уложил голову себе на плечо. Пахло пылью и красками, пятно света плавно покачивалось у наших ног, плеча Богдана касалась простынь, накрывающая большой, в человеческий рост, холст.
Мне хотелось говорить с ним – неважно, о чем. Звук его голоса наполнял меня волшебством и радостью. Я не привыкла к такому, но ощущения мне явно нравились.
– Как ты нашел Лив и Гарди? – спросила первое, что пришло в голову.
– Они меня нашли. Ввалились в квартиру посреди ночи, и Лив заявила, что я могу ей помочь. Я не мог упустить такой шанс, это была судьба.
– Ты обещал ей найти Херсира?
– Ну а что мне было делать? Не прогонять же таких гостей. К тому же, тогда я уже понял, что не выживу один. Хаук убивает охотников-одиночек в первую очередь.
– Я рада, что ты пришел к нам, и он тебя не убил.
– У него еще будет шанс, – усмехнулся Богдан.
– Если мы выживем, то обязательно попробуем. Обещай мне!
– Обещаю.
Я уснула у него на руках, и впервые за долгое время спала сладко, как ребенок. В последний раз я так спала еще в детстве, когда родители были живы, а будущее казалось прекрасной сказкой.
Потом я поняла, что сказок не бывает. Но это не значит, что мы не можем их себе придумать.
Глава 14. Хаук
Разбудил меня крик – отчаянный, истошный. От резкого пробуждения я подскочила, ударилась головой о что-то твердое, не удержалась на ногах и, поскользнувшись, рухнула на пол. Бедро тут же пронзило ослепительной болью, перед глазами поплыли багровые круги.
Мне помогли подняться, поддерживая за локоть.
– Больно? – спросил Богдан, и я кивнула. Выглядел он взъерошенным и заспанным. И таким же растерянным, как и я.
– Что-то случилось, – констатировал он.
– Вниз!
Я рванула прежде, чем он ответил. Лишь бы успеть, лишь бы не опоздать! Чего я испугалась, толком объяснить не могла, но точно знала: мне нужно защитить Алана.
На чердачной лестнице снова поскользнулась, но удержалась, схватившись за перила. Теперь болело еще и плечо. Обычно пустынный коридор третьего этажа заполонили люди. Они бегали, метались, перекрикивались, но что заставило их стать похожими на жуков на раскаленной сковородке, понять не удалось.
Я схватила за руку перепуганную ясновидицу и, заглянув прямо в глаза, строго спросила:
– Что произошло?
В ответ она залепетала нечто невнятное, скользнув по моему лицу расфокусированным взглядом.
– Говори! – выкрикнула я, стараясь привести ее в чувство, отчего она замолчала, осоловело уставилась на меня глазами-блюдцами и задрожала, будто увидела перед собой страшного зверя, готовящегося нападать. Темная челка упала на бледный лоб, из хвоста беспорядочно торчали пряди.
– Даша, – мягко сказал Богдан, положа руку мне на плечо.
– Что?! – Я развернулась к нему, понимая, что сама дрожу сильнее, чем паникерша-ясновидица.
– Хаук пришел.
Он произнес это спокойно, но от этих двух слов у меня по позвоночнику пополз холодок. В голове стало удивительно пусто, в груди гулко стучало сердце.
– Нужно идти. – Богдан отцепил меня от насмерть перепуганной ясновидицы и слегка подтолкнул в сторону лестницы.
Я пошла. Спустилась на второй этаж, где тут же натолкнулась на решительно настроенную Полину. Алан обнимал ее за шею и испуганно молчал. Малыш не плакал, но нижняя губа подрагивала, будто он вот-вот разревется. Тоже мне, мамаша! Попридержала бы свой энтузиазм при ребенке-то.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Возьми детей и отведи в подвал, – велела пророчица, без сожаления передавая мне Алана. – Обнови защиту. С тобой будет Ира, на всякий случай.
Я кивнула и уткнулась носом в пахнущую клубничным шампунем макушку.