Читать интересную книгу Жертвы осени - Марина Крамер

что уж там…

– А что там по экстрадиции? – спросил он, убирая руку от лица.

– Да там вообще история детективная. Зацепилась эта журналистка за фоторобот в белорусском издании, напомнил он ей кого-то – ну и понеслось. И выяснилась прелюбопытнейшая деталь, кстати… Двадцать лет петлял этот серийник по Европе, как заяц, а вляпался в Беларуси, по глупости. Такой план спустил псу под хвост… – Иванютин схватился за голову. – Но ты пока не проси, подробностей сказать не могу. Но клянусь: как все закончится – тебе первому.

– Ага! – скривился Тимофей. – Так я тебе теперь и поверил…

Мила позвонила сама. Тимофей, ответив на звонок с незнакомого номера, даже слегка растерялся, услышав в трубке знакомый голос:

– Привет, Тимоша.

– Здравствуй, Мила, – ровным тоном ответил он, быстро взяв себя в руки.

– Вернулся, значит?

– Вернулся. Но тебя не нашел. Как и денег, кстати.

Она рассмеялась:

– Ну, прости. Будем считать это маленькой компенсацией за мою испорченную тобой жизнь.

– Маленькой? – усмехнулся Тимофей. – Какое очевидное лукавство…

– То есть с фразой про испорченную жизнь ты согласен?

– Мила, я понимаю, что был к тебе иногда несправедлив и излишне придирчив…

– Ну еще бы! – перебила она. – Я тебя даже жалела – тяжело, наверное, жить с круглой дурой. Но поверь: прикидываться круглой дурой еще сложнее. Так что компенсация все-таки скорее маленькая. Ты что же думал – что я на самом деле такая, какой представлялась? Хотя… чего еще ожидать от человека, зацикленного на собственной персоне еще с юности? Ты же нарцисс, Колесников, ты вообще никого вокруг не видишь! Есть только один человек, достойный твоего внимания, – это ты сам. Ты и брата моего угробил своими статьями и передачами, и отца в могилу загнал – нас же из города выживали в прямом смысле! Он все бросил: работу, квартиру – все! Меня забрал и уехал в никуда, на север, в Архангельск… Как думаешь: легко это делать в пятьдесят с лишним? – Она перевела дыхание, Тимофей услышал, как льется в стакан жидкость. – Но это, поверь, было лучше, чем оставаться там, где все кидали тебе в спину: «отец маньяка», «отец ублюдка». Чем вынимать каждый день из почтового ящика письма с угрозами в адрес твоей дочери – восьмилетней на тот момент! Как думаешь, легко читать чьи-то фантазии на тему, как твоему ребенку кишки выпустят? Хотя у кого я спрашиваю – тебе же наплевать. Ты делал себе имя, зачем тебе было думать о таких последствиях для кого-то? А мой брат не убивал никого! Он просто не мог сделать этого, он в медицинском учился, врачом собирался стать!

– Мила, погоди… успокойся… ты несправедлива…

– Да?! – взвизгнула она. – Ты справедливости, значит, хочешь? Ну, конечно – по отношению к себе ты требуешь справедливости, а по отношению к нам она не существует в твоей системе координат! Мы-то заслужили все то, что пережили, а ты, бедняжка, даже слушать не можешь!

Тимофей услышал, что она сделала глоток, чуть задохнулась.

– Мила, выслушай меня, пожалуйста. Твоего брата скоро освободят, с него снимут судимость и реабилитируют полностью. Я обещаю, что напишу об этом статью и все объясню.

– Статью?! Нет уж, хватит! Ты уже написал пару статей, век не забуду!

– Ты не услышала меня? Леонида скоро выпустят, – повторил он.

– Я услышала. Но я тебе, как ты понимаешь, абсолютно не верю.

– Мила, я даже не сержусь на тебя за деньги, поверь…

– О, даже не сердишься! – насмешливо протянула она. – Думаешь, что верну? Нет. Я из кожи вон вывернулась, изобретая способы выжать из тебя как можно больше, сумки эти дурацкие, тряпки… Думаешь, они мне были нужны? Да я все в брендовую комиссионку сдала в тот день, как ты в Вольск улетел! Я вообще не хочу никаких напоминаний о тебе! А вот твои деньги меня вполне устроят.

– Да забери ты даже то, что осталось, не в том суть!

– Конечно. Суть в том, что даже за эти деньги я никогда не верну отца. Но хоть памятник поставлю.

– Мне все равно, что ты с ними сделаешь. – И Колесников вдруг понял, что говорит чистую правду: ему совершенно не жаль было денег. – А возвращайся, Милка, – внезапно произнес он.

– Куда? К тебе? Да ты сдурел… – слегка опешила она.

– А что? Мне казалось, мы неплохо ладили. А деньги… да черт с ними, они твои, я слова не скажу. Мы дождемся освобождения твоего брата и…

– И как ты сможешь смотреть ему в глаза, интересно? Ты слишком много придумал, слишком много лишнего написал о нем.

– Да ты-то откуда знаешь? Тебе в то время восемь лет было! – не выдержал Тимофей, и Мила снова презрительно хохотнула:

– Ну, вот опять ты… Мне было восемь двадцать лет назад, сейчас мне… сам посчитаешь или сказать? И я, представь, умею пользоваться интернетом, а главное – умею читать. И даже порой понимаю, что написано, хотя ты, конечно, в этом сомневаешься.

– Мила… ну прости меня… не надо этого сарказма… Я не считал тебя глупой…

– Не ври. Но это говорит только о том, что я правильно все рассчитала и правильно отыграла роль. Ты же не знал, что я окончила театральный, я актриса ТЮЗа вообще-то. Как тебе поворот?

Тимофей открыл рот. Однако… у Милы определенно был талант, она так искусно несколько лет играла круглую дуру, что ее без проб могли теперь утвердить на любую роль, а он бы с удовольствием дал рекомендацию.

– Слушай, сколько нового я узнал о тебе… а мог бы не узнать, если бы не…

– Ну, договаривай: если бы я у тебя деньги не сперла! – захохотала Мила. – Но поверь: они на благое дело, я адвоката брату ими оплачу. Будем считать, что и ты откупился.

– Забудь. Я сказал: мне деньги не нужны.

– Ну, тогда давай прощаться, – совершенно другим тоном сказала Мила. – Я тебе сказала все, что хотела.

– А я не все… – Но в трубке уже было тихо, звонок Мила сбросила, и, как ни пытался Тимофей, больше ее номер не отвечал.

Пальцев остров, полгода назад

Спецучреждение произвело на нее гнетущее впечатление, хотя внутренний двор, в который она попала, миновав в сопровождении представителя колонии несколько пунктов досмотра, выглядел вполне нормально, а в весеннее и летнее время, наверное, даже и неплохо: клумбы, ровные дорожки, постриженные кустики, похожие на сирень, прямо под окнами административного здания. Но по длинному переходу Василиса попала в мрачноватое помещение, где единственное окно располагалось высоко под потолком и напоминало длинную