Мы с… – запинается и так и не произносит ни заветного слова, ни даже имени, – только вертолёт соберём и попробуем!
- Лиза, всего на час. Мы немного поиграем – и я уйду.
- Павел, ты не учитываешь, что у меня – своя жизнь и свои планы, которые я вовсе не обязана менять под твои хотелки!
Своя жизнь – это мужик? Интересно, он живёт у них или приходит в гости? Впрочем, меня это не касается, пусть спит, с кем хочет, но не мешает мне общаться с ребёнком.
- Не мои хотелки, а наши общие с Ваней. Да, сынок? – подмигиваю и надеюсь, что он мне подыграет.
- Угу, – выдаёт малыш.
О завтрашнем дне пока даже не заикаюсь – буду двигаться постепенно. Качать права я не могу – Лизе как-то удалось получить судебное решение о том, что я не принимаю участия в воспитании ребёнка. К ней и этому суду, конечно, у меня множество вопросов. И наступит момент, когда я их обязательно задам и оспорю эту бумажку, а пока не хочу спорить с ней.
- Ладно, но не больше часа! – выдаёт строго Снежная королева.
Мы ещё немного сидим в кафе, заканчиваем ужин, а потом отправляемся к ним домой.
- Ты завтра до скольки на работе? – спрашиваю по дороге.
- До пяти.
- А Ваня с кем после уроков?
- На продлёнке.
- Неужели тут тоже такое есть? – в памяти всплывает дама почтенного возраста с криво нарисованными губами и высокой причёской, вышедшей из моды задолго до моего рождения. Вылитая Фрекен Бок – и внешне, и по характеру.
Не знаю, кто эту тётку рискнул обозвать воспитателем. Дореволюционное название “надзирательница” ей подходило куда больше. Меня она терпеть не могла: по её мнению, я слишком много шевелился и писал отвратительным почерком. Первое никого, кроме неё, не смущало. Ребёнок как ребёнок. А второе, видимо, с раннего детства указывало на особый талант к профессии врача. Родители немного попереживали и забили на каллиграфию.
Ходил на продлёнку я недолго. Однажды мама пришла меня забирать из школы и не обнаружила со всеми детьми, а мой телефон не отвечал. Она ужасно перепугалась. Надзирательница в этот момент куда-то отлучилась, и мама вынуждена была звонить папе. Так уж у нас заведено – все проблемы решает он и его служба безопасности.
Меня нашли запертым в подсобке, а надзирательницу – болтающей с библиотекаршей в другом крыле школы. Я был напуган и зол. Родители испугались ещё сильнее, а о злости мне судить было тяжело, поскольку мама тут же увезла меня домой, а папа остался в школе разбираться. В подробности меня не посвящали, но зная отца, могу предполагать, что всем пришлось несладко.
На продлёнку я больше не ходил. Но с тех пор от самого этого слова меня передёргивает.
- Может, лучше няню нанять? Или как тут называется тётка, которая сидит с детьми школьного возраста? Пусть гуляет с Ваней, чему-то полезному его учит…
- А чем плоха продлёнка? Он там и обедает, и гуляет, и уроки делает. Дороговато, конечно. Но другого выхода у меня нет.
- С деньгами разберёмся. А надзирательница, то есть воспитательница точно нормальная? Не орёт, не наказывает? Ваня, как тебе на продлёнке?
- Нормально, – пожимает плечами. – Весело. Мы там играем.
Надо бы, конечно, за ней понаблюдать. Сын из-за костылей вряд ли носится как угорелый. А когда станет подвижнее…
Что-то меня не в ту степь уносит… Я хочу забрать Ваню после уроков, но видя Лизин настрой, не решаюсь просить об этом. Может, позже, когда буду от них уходить.
Добравшись до квартиры, сразу берёмся за дело. Стыдно признаться, но я сам увлечён не меньше Вани. Оказывается, где-то глубоко в душе во мне всё ещё живёт ребёнок.
Лиза не вмешивается, возится на кухне, к нам в комнату даже не заглядывает. Ей неприятно моё общество, я это понимаю и чувствую. Но у нас с ней общий ребёнок, и нам придётся научиться друг с другом контактировать без негатива.
- Мама, мама, иди скорее сюда! Посмотри, что получилось!
Включаю вертолёт. Он крутит лопасти, мигает фонариком и едет по полу. Жаль, что не летает. Но я не рискнул брать игрушку на радиоуправлении ребёнку, который передвигается на костылях и не может одновременно и управлять, и ходить за ней.
Ваня в восторге. Ему очень нравится мой подарок. А я счастлив, что смог ему угодить.
Лиза впервые за сегодня улыбается. Да и как не улыбнуться, глядя на восторг именинника?
- Ванюша, уже все сроки вышли, – говорит строго спустя минут пятнадцать. – Завтра я тебя не подниму. Идём в душ и будем ложиться спать.
- Ну мамочка, ну ещё пять минуточек, ну пожалуйста…
- Ладно, пять самых последних, потом сразу мыться и спать, – на удивление уступает просьбе сына.
Спустя десять минут Ваня пытается снова поторговаться, но на сей раз мама оказывается непреклонна.
Они скрываются за дверью санузла. Мне, наверное, пора уходить. Но жду, когда Ваня вернётся в комнату, чтобы пожелать ему спокойной ночи.
Глава 24
Пока сын принимает водные процедуры, разглядываю комнату, пытаясь подметить любые детали, связанные с ним и его жизнью, и понять, что он любит. Разочарованно отмечаю, что на поверхности почти ничего в глаза не бросается, а по шкафам шнырять как-то нехорошо.
Лиза приносит Ваню, завёрнутого в большое полотенце, на руках. Ставит на кровать, достаёт пижамку. Полотенце соскальзывает. Не знаю, кто во мне разгоняется раньше – хирург или отец. Видимо, всё же профессиональный интерес вырывается вперёд, поскольку врач я уже много лет, а отец – без году неделя.
Подскакиваю с места, в несколько шагов пересекаю комнату и оказываюсь возле ребёнка.
- Что это? – хриплю не своим голосом.
Рассматриваю рубцы. Они не очень свежие, успели затянуться. У малышей регенерация хорошая, если в организме нет склонности к формированию гипертрофированной рубцовой ткани, то к взрослой жизни они почти не будут заметны.
Швы, которые я вижу на тельце сына, почти ничем не примечательны. Кроме двух моментов: самого факта их наличия, который свидетельствует о серьёзном ранении, и ощущения, что накладывал их я сам. Причём чем дольше я на них смотрю и ощупываю, тем отчётливее вспоминаю маленького мальчика, у которого не было шансов…
- Ранение, ещё с войны, – спокойно отвечает Лиза, как