— Ты рисковая девчонка, — сказал Андрей, когда от смеха заболели щеки. — Хотя выглядишь как примерная отличница.
— А ты похож на Чайлд Гарольда! Я, когда тебя в первый раз увидела, сразу подумала о Байроне.
— Почему?
— Ну, не знаю, — рассмеялась она. — Томная бледность, темные волосы. Было в тебе нечто демоническое.
— Ты первая, кто мне это говорит.
— Все остальные боялись, наверное.
Они проговорили до половины двенадцатого. Маринка нечаянно посмотрела на настенные часы и с ужасом поняла, что сверх меры злоупотребила гостеприимством Андрея.
— Мамочки, мне же домой пора!
— Разве? — Андрей обернулся к часам. — Подумаешь, всего-то полдвенадцатого.
Но Маринку было не остановить. Она с сожалением сняла чистые вещи Андрея и переоделась в свой разодранный костюмчик. Ехать через весь город в таком виде не хотелось, но еще сильнее не хотелось расставаться с Андреем вот так, ни о чем не договорившись и даже не обменявшись телефонами. Но он молчал, а Маринка скорее согласилась бы снова залезть в кабинет Добрышевского, чем заговорить о новой встрече.
Она вышла в коридор и увидела, что Андрей стоит у двери в куртке и ботинках.
— А ты куда собрался? — удивилась Маринка.
— Тебя провожать. Ты же не думаешь, что я тебя одну отпущу, да?
По ночному Горечанску они гуляли два часа. Три раза Маринке звонил папа и со значением интересовался, когда же она все-таки соизволит вернуться домой. Маринка отвечала, что скоро, но умоляющие глаза Андрея каждый раз превращали это «скоро» в полчаса.
В третьем часу они наконец дошли до Маринкиного дома.
— Мне действительно пора, — улыбнулась она.
Андрей задержал ее руку в своей:
— Оставишь телефон?
Маринка продиктовала номер. Андрей записал в телефонную книгу «Марина» и вопросительно посмотрел на девушку.
— Бекетова, — подсказала она.
Он нажал на кнопку, вздрогнул, открыл рот…
— Да-да, та самая. Василий Васильевич — мой прапрадед. — И, махнув рукой на прощание, Маринка скрылась в подъезде.
7
Когда Денис положил перед женой папку с фотографиями, которые Маринка сделала в кабинете Добрышевского, Оля настолько растерялась, что даже не спросила, откуда они у него.
— Это потрясающе, Денис… потрясающе, — шептала она, разглядывая снимки будущего липового заключения и архитектурного проекта. — Фантастика.
— Клиент попросил моего приятеля понаблюдать за Белым домом, — пояснил Денис. — Я подумал, что твоему Кошмарикову может пригодиться.
Олины глаза подозрительно заблестели.
— Дениска, ты не представляешь себе, что это значит! Это же бомба! Добрышевский вылетит из кресла со скоростью света!
— Думаешь? Мне кажется, он выкрутится.
— Не выкрутится, — пообещала Оля с уверенностью опытного политтехнолога. — Не позволим.
— Умница ты моя.
Денис потянулся к губам жены, но она резко отстранилась:
— Погоди. А что это за друг у тебя такой странный? Кто он?
Смотреть в любимые глаза и лгать было нелегко, но сказать правду Денис не мог.
— Парнишка один, которого я иногда консультирую. Занимается жучками и прочей шпионской аппаратурой.
— Опасная у него профессия.
— Опасная — не то слово, — засмеялся Денис, пытаясь разрядить обстановку, — но очень интересная. И как видишь, полезная.
Он показал на фотографии, рассыпанные на столе.
— А твоему другу не повредит, если мы обнародуем фотографии? — вдруг испугалась Оля.
— Конечно нет, малышка. — Денис потрепал жену по плечу. — Не беспокойся. Считай, что их с неба тебе скинули. Или фея наколдовала.
На Олиных щеках появились лукавые ямочки.
— Да, только фея. И никак иначе.
— Неужели? — поднял брови Денис. — Я чего-то не знаю? Хочешь рассказать?
Жена засмеялась и стала собирать фотографии. — Ну уж нет. Пусть у меня тоже будет маленькая тайна.
В понедельник Владимир Добрышевский устроил пресс-конференцию, пригласил представителей исключительно промэровских газет. Местные телевизионщики приехали сами по себе, без приглашения, и на затравку потерзали Владимира Григорьевича по поводу предполагаемого нападения банды сумасшедших террористов на Белый дом. Мэр отшучивался и открещивался, намекал на погоню за дешевыми сенсациями, но впервые в жизни выглядел немного растерянным. Нелепицу с машиной, облитой обычной водой, постарались замять, а невольным свидетелям из охраны посоветовали держать рот на замке. Куда сбежал маньяк с зажигалкой и чего он желал от бедного Владимира Григорьевича, так и осталось загадкой. Добрышевскому очень хотелось спросить приставучего корреспондента, откуда он пронюхал об эпизоде с машиной, но тема пресс-конференции была слишком серьезной, чтобы отвлекаться на мелочи. Экологическая катастрофа — событие поважнее шутовского нападения на машину мэра.
Добрышевский выстрелил в журналистов фирменной улыбочкой, произнес вступительное слово, подготовленное Леночкой-разумницей, и размеренно зачитал заключение экологической экспертизы, из которого следовало, что район Дома культуры опасен для проживания. Мэр клятвенно пообещал обеспечить жителей достойным жильем «полностью за счет городского бюджета» и выплатить компенсацию «в качестве добровольного извинения за грехи прошлых горечанских властей».
Журналисты слушали. Внимательно, молча. Ловили каждое слово и не перебивали. Как всегда. За годы своего царствования Добрышевский приучил пишущую братию уважать его. Пусть радуются, что попали в число избранных, что их допускают к телу мэра и разрешают получать информацию из первых уст.
Закончив читать, Владимир Григорьевич поднял голову. Состроил приличествующее случаю выражение лица — сочувственное, но решительное, приготовился к заранее согласованным вопросам. И вдруг заметил парочку улыбок в зале, увидел перешептывающихся людей. Добрышевский скривился. Не внешне, нет. Он никогда не позволил бы себе выразить неудовольствие в присутствии толпы журналистов. Он же демократ, а не самодур. И все-таки атмосфера в зале неуловимо отличалась от той, к которой он привык. Раньше почтение светилось в глазах, читалось в жестах и позах, капало с потолка и растекалось по полу. Сейчас Добрышевский ощущал себя лектором, который внезапно обнаружил, что студенты бодро пропустили мимо ушей его доклад и занимаются своими делами. А самые активные еще и подхихикивают над ним.
Владимир Григорьевич недовольно обвел глазами зал. Чурилин из «Горечанска в XXI веке» вскочил с места. Без запинки отбарабанил вопрос и плюхнулся обратно с видимым облечением. Добрышевский ответил. Ни один из журналистов не потрудился записать его слова. Конечно, у всех были диктофоны, но Владимир Григорьевич привык наблюдать за тем, как они быстро строчат в блокнотиках, стараясь не упустить ни одну крупицу мудрости великого мэра.