— Не хотите ли сказать, что это мы инсценируем самоубийства?
— А почему бы и нет? Бизнес как бизнес — повторил Алинины слова Воронков. — Сначала кокнуть, а потом к родственникам с соболезнованиями и перечнем услуг.
— Да как вы можете?! — возмутилась я, хотя и предполагала, что именно так подумает Воронков.
— Могу, Марина Владимировна, могу.
Воронков высунул голову в коридор и крикнул своему напарнику:
— Коля, у нас все?
— Все.
— Тогда труп оставляем здесь — не везти же его из морга в морг — и едем. Дамы, подъем. Прошу оставить всякую мысль о побеге.
Петр Игнатьевич проводил нас изумленным взглядом, он мало что понимал в происходящем. Единственно, что он из всего уразумел, — с капитаном полиции у нас если не дружба, то давнее знакомство. Причем такое давнее, что мы успели друг другу надоесть. Иначе как объяснить тот факт, что Воронков нам совсем не обрадовался.
Нас усадили в полицейский фургон и отвезли в отделение. По лестнице мы поднялись на второй этаж.
— К вам идти? — для порядка спросила Алина и, не спрашивая дороги, знакомым коридором устремилась к кабинету Воронкова.
Да и зачем спрашивать, если и она, и я, и даже Степа успели побывать «в гостях» у Сергея Петровича? Какой смысл скрывать — было дело, в свое время мы помогли полиции раскрыть группу контрабандистов. Тогда мои подруги познакомились не только с Воронковым, но и с его непосредственным начальником Соколовым Борисом Игоревичем, а Алина вообще завела дружбу с генералом полиции.
Вот так, а сейчас нас под конвоем вели в кабинет на допрос. Какой же неблагодарный этот Воронков, добра не помнящий.
— Прошу, — Воронков распахнул перед нами дверь. — Проходите, усаживайтесь, чувствуйте себя как дома.
— Кстати, о доме. У нас скоро дети должны из школы прийти. Мы теперь матери-одиночки, одни детей на ноги ставим, — вспомнила Алина. — Покормить надо, уроки проверить, спать уложить тоже надо. Весь день в беготне и проходит. Так что вы долго нас не задерживайте, нам некогда с вами рассиживаться.
— Вы, Алина Николаевна, на жалость не давите. Когда вы отсюда уйдете, зависит только от вас. Расскажете все как на духу — уйдете с миром. Нет — оформим задержание на трое суток.
— Как так на трое суток? За нами никакой вины нет, — забеспокоилась Степа.
— Проверим, — ехидно улыбнулся Воронков. — Если нет — принесем извинения. Через три дня. Торопиться у нас некому, денег платят мало, работников не хватает, а работы… — Сергей Петрович, не прекращая улыбаться, провел ладонью по шее. — Так что колитесь, пока никуда не влипли. Или уже влипли?
— Да никуда мы не влипали!
— Тогда внимательно вас слушаю. Почему я вас вижу уже в третий раз? Как труп, так и вы.
Мы переглянулись. Я такая, что все бы рассказала Сергею Петровичу. Степа сомневалась — ей хотелось самой во всем разобраться. Алина ерзала на стуле, выгадывая про себя, как сделать так, чтобы ее действия и логику мышления Воронков оценил по достоинству.
— Хорошо, — Алина придала своему лицу глубокомысленное выражение. — Я согласна сотрудничать с правоохранительными органами, только не думайте, что я вам буду помогать безвозмездно.
Капитан присвистнул, покачал головой и удивленно посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Давно ли с Алиной такое умственное расстройство?» Я ответила взглядом: «Временами, бывает и хуже».
Воронков откашлялся, вытер платком лоб, подавил в себе желание съязвить и со всей серьезностью спросил:
— Вы, Алина Николаевна, располагаете определенной информацией и что-то требуете взамен?
— Именно, — Алина довольно улыбнулась и гордо кивнула мне и Степе, мол, вот так-то надо вести дела.
— И что же вы от меня хотите? Деньги, грамоту, часы?
— Часы?! От вас дождешься! — фыркнула Алина. — Нет. Я вам отчитываюсь в проделанной работе, а вы мне взамен говорите, что написал в предсмертной записке Васильев.
— Так я и думал, — Воронков устало откинулся на спинку стула. — Если речь идет о проделанной работе, значит, наши встречи не случайны.
— Ну, каков будет ваш ответ? — поторопила Алина Воронкова. — Дети скоро из школы придут.
Воронков, сидя за столом, крутил в пальцах ручку, с сожалением поглядывал на нас и думал: откуда такое счастье в нашем лице свалилось на его бедную голову. Что там они еще откапали?
Дверь отворилась, на пороге появился Соколов Борис Игоревич, непосредственный шеф Воронкова.
— Сергей, ты занят?
— Да вот, — Воронков не стал комментировать, только кивком головы показал на нашу троицу.
— Ого! — удивился Соколов и прошел в кабинет. — Кого я вижу? Стефания Степановна, и вы здесь? Погостить к родственникам приехали?
— Как же! Приехала помогать в расследовании. Глаза бы мои их не видели, — не настолько тихо, чтобы все не услышали, пробурчал Воронков.
— Так нельзя, — одернул капитана Соколов. — Такие милые дамы. Красивые, интеллигентные. Сергей Петрович, я бы всю жизнь с такими женщинами общался, только мне все больше попадаются воровки, убийцы и проститутки.
— Милые? Это да! Третий раз приезжаю по вызову и рядом с трупом застаю эту милую троицу.
— Не может быть! — не поверил Соколов.
— Еще как может. А знаешь, Борис Игоревич, где они теперь работают?
— Нет, — продолжая подыгрывать капитану, Соколов округлил глаза.
— Похоронное бюро. «Последний приют».
— Да ты что! А вроде бы они на туризме деньги зарабатывали?
— А теперь на мертвых. Должно быть, это более прибыльный бизнес, — продолжал издеваться над нами Воронков.
— Ни в каком похоронном бюро мы не работаем, — не выдержала я.
Воронков тут же оживился:
— А почему вы так представились Петру Игнатьевичу? Не стыдно врать пожилому человеку? Признавайтесь, зачем приехали в морг?
— Борис Игоревич, прекратите этот беспредел, — взвизгнула Алина. — Что, зачем, почему? Если мы так представились, значит, на то у нас были причины. И вообще, я хочу сделать заявление. Капитан Воронков грозился нас посадить на трое суток. Прошу мое заявление зафиксировать.
— Сергей Петрович, все так? — Соколов неодобрительно посмотрел на Воронкова.
— Из лучших побуждений. Чтобы с мыслями собрались, — пояснил свои замыслы капитан.
— Тогда правильно, — согласился с подчиненным Соколов и развел перед Алиной руками.
— Но потом мы с Алиной Николаевной нашли компромиссное решение. Так сказать, взаиморасчет. Или вы берете свои слова обратно? — посмеиваясь, спросил Сергей Петрович.
Алина хмурила лоб и думала над тем, а не поискать ли защиты у генерала: «Вызвать генерала или нет? Ну, пожалуюсь я генералу, напишу заявление, что тогда? Воронков скажет, что пошутил, и содержание предсмертной записки разглашать откажется. Он такой. И генерал не поможет — закон есть закон».
Взвесив все за и против, Алина наконец сказала:
— Договор остается в силе.
— А что ты, Сергей Петрович, пообещал?
— Да вот, санитар в морге покончил с собой. Оставил предсмертную записку. А госпожа Блинова непременно хочет знать, почему ему не жилось на белом свете.
— Ну так скажи, — разрешил Соколов. — Что нам жалко удовлетворить любопытство хорошего человека?
— Лады. Рассказывайте, Алина Николаевна. — Воронков подпер голову ладонью и выжидающе посмотрел на Алину.
— Я? Нет, не пойдет. Только после оглашения записки.
Соколов кивнул, мол, давай, оглашай, раз пообещал, и уселся напортив Алины.
— Как скажете. — Воронков открыл черную папку, достал лист бумаги и начал читать: — «Я, Васильев Александр Геннадьевич, больше не могу и не имею права жить, на моей совести три загубленные жизни. В моей смерти прошу никого не винить. Простите меня, люди». Число и подпись.
— Ха! Ну, что я вам говорила? — завопила Степа. Она вскочила со стула и бросилась с объятиями к Воронкову. — Спасибо, дорогой Сергей Петрович, спасибо. Теперь Алина может спать спокойно. Я с самого начала знала. Это он, Васильев! Больше некому!