заботливо, но в то же время с бесконечной нежностью, резанувшей мне сердце, переспросил Рик у жены.
– Ой, ну да. Шервуд – это городок в Канаде, где родилась и выросла Мари. Там до сих пор живет ее семья. Все, кроме мамы. Ее маму звали Робин. Она умерла много лет назад.
– Ты уверена, что она там? – Черт. Я не мог не переспросить. Мне надо знать точно, чтобы поймать Мари до того, как она успеет накрутить себе чего лишнего. Ну, в смысле, плюс к тому, что я умудрился ей ляпнуть. Кусок дебила.
– Ну, не то чтобы уверена, но Мари сказала, что когда ей плохо, то единственное место на земле, где она чувствует себя спрятавшейся от всех невзгод и болезней, – это дом ее родителей.
– Спасибо, Алеена. Ты меня очень выручила. Можно взглянуть на племяшку?
– Ну конечно можно. Ты же ее любимый дядюшка, – расплылась в улыбке невестка.
Подойдя к кроватке, где безмятежно развалилась морской звездой красотка Рози, я наклонился и аккуратно поцеловал крохотный розовый кулачок.
– Скоро тебе будет очень весело, мой цветочек. Вдвоем с братиком или сестричкой расти однозначно веселее. А втроем или вчетвером – вообще неописуемо, – прошептал я и, разогнувшись, показал мелкому большой палец, от чего тот расплылся в неконтролируемо-счастливой улыбке. Удачливый засранец.
Глава 23
Третий день пребывания в отчем доме ознаменовался… песцом. Огромным таким, пушистым полярным зверьком белого цвета.
Не могу сказать, чтобы меня особо пытали накануне, но, хрустя имбирными печеньками, которые в этот раз прям удались на славу, братья все больше мрачнели и многозначительно переглядывались.
Ну что за дураки, а?
Вот с чего им взбрело в голову, что именно эти печеньки означают, что у меня какие-то там неприятности?
Нет, ну, не буду врать, самый первый раз меня вдохновила на эту выпечку моя первая несчастная, поскольку неразделенная, любовь. И случилась она со мной лет эдак в тринадцать.
Мамы рядом уже не было, ни с какими подружками я ничем таким не делилась, ибо подружек как таковых у меня и не водилось, оставалась единственная особа женского пола, с которой я худо-бедно общалась, наша соседка – мадам Арно. На ту пору она уже давно перевалила за почтенную цифру семьдесят, жила с десятком кошек, вязала просто изумительное кружево, пекла для всего городка имбирные рождественские печеньки и курила как паровоз. И вот, собственно, совершенно случайно в день, ознаменованный первым крушением девичьих мечтаний о прекрасном принце, который, краснея и пряча фингал под левым глазом, признался, что испытывает бОльший интерес к собственному полу, я и умудрилась нарваться на мадам Арно, будучи зареванной до распухшего носа и превратившихся в тонкие щелочки глаз.
Мадам привела меня за руку к себе домой, усадила за стол, налила молока, достала имбирные печеньки, прикурила свою любимую вишневую трубку и велела:
– Молви. Внимаю.
Внимать особо было нечему, но суть она уловила. Сделала пару глубоких затяжек и изрекла:
– Масло, яйца – в холодильнике. Мука, мед – в шкафу. Специи достану сама.
В тот день я научилась занимать свои руки чем-то созидательным, когда душа полна печали.
Печеньки семейка заценила, но, когда братцы потребовали у меня повторения пира через несколько дней, получили в ответ жест, состоящий из незамысловатой фигуры выставленного среднего пальца. Мелкие – Пьер и Шарль – тут же наябедничали на меня папА и схлопотали от него подзатыльники за то, что «сдали своего». А я была вынуждена прослушать двадцатиминутную лекцию о том, что благовоспитанной мадемуазель не стоит уподобляться всяким неотесанным канадским лесорубам и вести себя как пацан-деревенщина.
В общем, каким-то волшебным образом мои братья все же прознали о причине той ситуации с несчастной любовью. Но, к моему удивлению, при всей их абсолютно не патриотичной нетолератности к представителям нетрадиционных ценностей и готовности защищать свое конституционное право на нее, как на присущую им норму жизни, того паренька они не тронули. К еще большему моему удивлению, через год примерно я увидела этого несостоявшегося принца вовсю целующимся с девчонкой из старшего класса средней школы. И я помню еще, что тогда впервые засомневалась в том, что гомосексуализм якобы необратим.
Хотя, став чуть старше, я проанализировала ту ситуацию и даже решила для себя, что когда-нибудь, приехав домой, найду принца Гэри и спрошу у него, каким образом он получил тот самый синяк, который безуспешно пытался спрятать от меня, и на самом ли деле он тогда испытывал влечение к парням. Или же ему просто было безопасней сказать именно мне именно это. Ведь учились мы с братьями в одной школе.
Второй раз имбирные печеньки заняли мои руки в тот день, когда я впервые посмотрела фильм «Високосный год» (В российском прокате иногда называется «Как выйти замуж за три дня» – прим. Авторов).
Да, да, не надо ржать. Я влюбилась в актера, игравшего в этом фильме главного героя. Ну и что? Мне было всего четырнадцать с хвостиком, а Мэттью Гуд в том фильме был ну очень хорош – немногословный, язвительный, редко улыбающийся, переживший в прошлом некую личную трагедию. Ой, кого-то мне это напоминает, нет? Короче, он показался мне таким романтичным, но в то же время настолько недосягаемым, что…
Поедая вторую партию печенек, братцы-кролики сверлили меня взглядами и очень «деликатно», то есть прямо в лоб, пытались выяснить, не подкатывал ли ко мне в школе кто-то из новеньких, коих у нас в том году не было, или даже, хрен с ним, из дебилов стареньких, не понимающих канадского французского.
А еще через неделю, заглянув в мою комнатку и увидев стенку, полностью завешанную плакатами с изображением Мэттью, Николя на полном серьезе за ужином посоветовал мне обратиться с моей проблемой к школьному психологу. И получил от меня тарелку с супом на голову.
С советами ко мне больше не лезли с тех пор, но, очевидно, некую взаимосвязь появления имбирных печенек с очередной гормональной бурей все же установили.
И теперь усиленно вычисляли виновника очередного имбирно-печенькового распада, разброда и шатания. Меня к вычислениям не привлекали, зная, что я хоть и самая мелкая в семье, но единственна при этом и рыжая, как наша мама. А рыжим под горячую руку не стоит попадаться даже огромным, здоровенным, красивенным бородатым канадским лесорубам. Поэтому низкий гул голосов с первого этажа я слушала тайком, спрятавшись на верхней ступеньке.
Вот тогда-то перед мысленным взором и нарисовался носитель исключительно мягкого и ценного меха снежно-белого цвета.
– А я говойю, что женщин