— Тома, — прошептал он. В глазах Мемиса отражался свет дорожного фонаря, поблескивали русые волосы. — Знаешь, говорят, что тем парнишкой был Теологос! Что это он застрелил капитана!
Прежде чем я успел что-нибудь сказать в ответ, Мемис убежал во тьму, размахивая бутылкой аквавита.
Апокалипсис
Несмотря на всю подготовку, канун дня Преображения Господня наступил неожиданно, обрушившись на нас подобно цунами. На протяжении четырех дней мы только и делали, что занимались подготовкой к празднику.
Теологос с владельцами кафе из Верхней Ливади по утрам отправлялись в Скалу, где скупали у крестьян и продавцов овощей последние оставшиеся на острове запасы картошки, огурцов, помидоров и лука. Тем временем мясники тоже работали не покладая рук. Они забивали коз и резали кур, за которых было уплачено еще несколько недель назад, складывали мясо в грузовики и везли его в долину. Теологос и сам держал парочку коз на маленьком участке за таверной. Он забил их за день до намечавшегося пира прямо на пляже, пока посетители обедали. Сняв с коз шкуры, он погрузил туши на тачку и привез их прямо к нам. Руки и брюки Теологоса были залиты кровью.
За много лет, проведенных в Ливади, я ни разу не пропускал шумных гуляний в канун Преображения и прекрасно знал, что пара кафешек в Верхней Ливади не шла ни в какое сравнение с «Прекрасной Еленой». Обе кафешки представляли собой однокомнатные, сложенные из камня домишки, примостившиеся на краю маленькой площади у церкви. Внутри каждой из кафешек помещалось максимум четыре крошечных столика, и еще от шести до десяти столиков стояли снаружи, на площади. По обоюдному согласию владельцы кафешек украсили площадь разноцветными фонариками и установили дряхлые динамики, из которых звучала музыка. Сами музыкальные записи ставили в кафе, принадлежавшем Алекосу — зятю Стелиоса и Варвары, где-то с восьми до полуночи в обоих кафе будет полно веселящихся людей, но на пляж отправится праздновать как минимум в два раза больше народа, а когда заведения на площади перед церковью закроются, большая часть их посетителей, да и сами владельцы, от-правятся в «Прекрасную Елену». Наша таверна будет работать до последнего клиента, а еще мы могли похвастаться живой музыкой.
После пятнадцати лет работы Теологос разработал свою систему. Я не собирался ничего в ней менять и с удовольствием согласился на роль винтика в этом пусть и сработанном на скорую руку, но все же действенном механизме. По крайней мере, на этот вечер «Прекрасная Елена» снова полностью переходила в его распоряжение.
Оркестр, состоящий из электронной бузуки[11], лютни, багламы (разновидность маленькой бузуки) и греческой цитры, называющейся сандури, который должен был прибыть с соседнего острова Калимнос, Теологос нашел по знакомству через двоюродного брата. Оркестр удалось нанять за сущие гроши — Теологос пообещал много чаевых, сказав, что гуляки не станут скупиться, раз за разом заказывая свои любимые песни и танцы, и в знак благодарности обрушат на музыкантов и танцплощадку дождь из денежных купюр.
Для большей скорости обслуживания клиентов было решено оставить в меню только два горячих блюда — козлятину, тушенную с луком и помидорами в красном вине, и маридаки — жареную молодую сельдь размером с палец (сейчас как раз начался сезон, и ее в избытке поставляли наши постоянные клиенты-рыболовы). На гарнир мы собирались подавать картофель фри, а также салат из помидоров, огурцов и лука (сыра фета на острове было уже не сыскать). Заедать все это предполагалось хлебом. Помимо всего прочего у нас имелись огромные запасы пива, вина и прохладительных напитков, которые Теологос пополнял на протяжении последних шести недель. Напитки, которые мы продавали с наценкой в восемьдесят процентов, обещали стать настоящей золотой жилой.
В течение утра и всего дня, пока Деметра готовила, а бедный Мемис до седьмого пота чистил и резал гору картофеля, отправляя его затем в наполненные водой ведра, Теологос с сыновьями оттащил на пляж кучу длинных досок, разместив их на бочках из-под оливок и на шлакобетонных блоках, соорудив таким образом импровизированные скамейки и столы, протянувшиеся от дороги до самой кромки моря. На них могло уместиться в два-три раза больше человек, чем в кафешках Верхней Ливади. Пока они всем этим занимались, я оставался на своем посту, обслуживал клиентов и готовил, пуская в дело то немногое из продуктов, что у нас еще осталось.
Где находились в это время Даниэлла с Сарой и Мэттом, я, пожалуй, и не вспомню. На фоне всех дел, которыми мне предстояло заняться, местонахождение моей семьи казалось мне малозначительным. Образы жены и детей словно выцвели, истерлись, словно улыбающиеся, немного озадаченные лица на фотографии, сделанной когда-то давно и выгоревшей на солнце. Ничего, у меня еще будет на них время. Когда я буду купаться в деньгах…
В четыре часа мы перестали обслуживать клиентов и бросили все силы на последние приготовления к вечеру. Мы устроили в обеденном зале генеральную уборку, а кухонные столы и застекленные шкафы расставили так, чтобы они образовывали некое подобие буфетной стойки. Предполагалось, что посетители будут вставать к ней в очередь, выбирать себе блюдо, после чего самостоятельно относить свои тарелки за столики.
— Деметра с Мемисом останутся на кухне. Они будут готовить и резать салаты, — приказал Теологос. — Савас и Ламброс будут подносить еду, а ты, Тома, отвечаешь за напитки. Я сяду там, в конце очереди. — Он ткнул пальцем на маленький столик возле двери. На нем стояла коробка из-под сигар, которой предстояло сыграть роль кассового аппарата. — Буду выписывать счета и собирать деньги. Курайо, Тома! Мужайся! Сегодняшняя ночь — наша! — С этими словами он хлопнул меня по спине.
В семь часов вечера пришли музыканты. Они расположились на маленькой сцене в обеденном зальчике рядом с буфетной стойкой и поспешили на кухню что-нибудь перехватить, перед тем как начнется наплыв гостей.
Через полчаса пошли первые посетители — это были семьи с детьми, среди которых, насколько я понимаю, были и мои. К половине девятого полностью стемнело, и бесконечным потоком полились посетители.
Поначалу все проистекало в бодрой веселой атмосфере — заказы быстро приносили, порции накладывали с горкой — их размеры вполне соответствовали той непомерной цене, которую с посетителей сдирал Теологос, а на улице за столиками всем хватало места.