Не видя всего напрямую, Лэрд ощущал чье-то безмолвное присутствие, словно бы кто-то играл с ним зрительными колебаниями отражавшимися в отблеске оранжевого сияния. Быть может это лишь испарения, трупная пыль витавшая в воздухе?
Он продолжал идти вдоль указателя, что поблёскивал то тут то там, петляя, закругляясь и путая. Скопившаяся усталость требовала соблюдать её права, но Лэрд, проглатывавший облака трупной пыли, не останавливался.
Прямо перед ним, из темноты, возник ещё скелет, но не из тех истлевших, что беспорядочно лежали кругом, нет, этот, накренившись вперёд изогнутым в трёх плоскостях немыслимым черепом с десятком пустых глазниц, стоял на множественности сдвоенных суставов. В протянутых руках, словно подношение языческим богам, он держал обшарпанный, но на вид целый карабин.
Лэрд был не из пугливых, но озноб, колотивший его тело, теперь усилился.
"Как это возможно, ведь не могло же оружие само по себе проделать такой путь от проёма, не оставив никаких следов на полу и забраться в руки к этому… к этому… Да к кому "этому"?
Картина, вырисовавшаяся в его сознании, являлась бы полным абсурдом, только если не предположение, что кто-то взял оружие до того как Лэрд проснулся и не вложил в лапы существа. Или оно ещё было живо не так давно?
Он втянул воздух сквозь ткань и отшатнулся прочь. Лэрд не хотел и думать о том как при жизни выглядело столь большое создание, скелет коего титаном возвышался над источником оранжевого света, играя с ним тенями множества пустующих глазниц. Со страхом было тяжело найти общий язык, но ему всё ещё нужно было своё оружие.
Поровнявшись перед останками, Лэрд выдохнул и попытался сдёрнуть вожделенный предмет. Едва он сомкнул на нём ладони, как тут же ощутил дикое в них жжение и отпустил карабин, сжимая кисти в кулаки к подкосившимся коленям.
Волны вскипевшей крови прокатились через тело, ворвались во все органы и напитали собой сердечную мышцу. Невольно он простонал сквозь зубы, сжавшиеся от боли, потом почувствовал невероятный прилив сил и тут же ощутил их полнейший упадок. Не зная как это остановить, он побежал, словно действительно горел и так старался сбить пламя.
В агонии терзаемого тела, Лэрд долго нёсся среди тьмы и костей, которым не было конца, пока не зарылся коленями в тлеющий океан, подобно тому существу. Боль ушла с плеча, но полыхала адским пламенем в его груди.
Не останавливаясь, он поднял руку, сжимающую спасительный свет, и посмотрел на свои вены. Они взбухли так сильно, слово плазму в них пропустили под большим давлением. От плеча и до кисти прокатывались колющие волны. Его сильно сжигало изнутри в перемешку с ознобом. Если ранее Лэрд был готов поверить, что лицезреет чистилище, то теперь совершенно не сомневался в том, что находится на свидании с самой преисподней. Тунгаван, девятнадцатого октября.
– Всё повторяется… – нервные импульсы заплясали вальс под взмокшей кожей. – Всё повторяется…
Тунгаван, девятнадцатого октября.
Внутренние демоны, сидевшие до того на коротком поводке, словно бы почувствовали старый вкус поселившейся в нём злости и теперь буквально разрывали своими призывами его сознание. И ещё он услышал голос.
Среди дум и боли страшных,
Путник жаждет о подсказках…
Могильный голос, словно мифический дух или сирена, нашёптывал из самого мрака, ибо истинно – мраком и являлся. Слова рифмующихся строк выговаривались растянуто, что придавало им даже среди этого забытого всем живым места, особый, зловещий окрас.
Бродит он, тревожит падших, потерявших смысл в сказках…
– Кто говорит?! Кто здесь?!
Горло будто посыпали перцем чили, предварительно истерев тот в порошок. Его нервная система сражалась, перебирая все струны волокон и окончаний, выжигая внутри нечто, что препятствовало и угрожало жизни. Глазами, заплывшими тёплой влагой, он примечал мелькающие в темноте отблески. Больше и больше. Они закружили вокруг него, что вороньё над умирающим зверем.
Голос, слившийся в звонкую мелодию, стал вещать куда громче в надрывистой истерике протяжных слогов:
Вспыхнет пламя средь стенаний, средь забытых обещаний,
Прогрызая путь сквозь горы, сквозь сомненья и раздоры.
Будут ликовать, смеяться, те, что склонны заблуждаться,
И не внемлют гласу битвы, заглушающей молитвы.
Лэрд взял себя в руки и двинулся дальше. Он чувствовал, что теряет в себе человеческое, вытесняемое злобой, такой же бесформенной как и слуги Нолгвура.
Запнувшись о твёрдую кость, он упал. С огромным трудом, но смог поднялся на колено. Теперь Лэрд не стонал, словно побитый пёс, не сгибался от пульсирующей боли, а по настоящему рычал потревоженным зверем, желавшим избавить тело от боли. Рычал на окружающую его темноту и этот голос, который пробудившимся естеством воспринимал как врага.
Оставив игру мыслей и не сопротивляясь кошмару, Лэрд, покачиваясь, быстро двинулся в неизвестность. Глаза, привыкшие к мраку, теперь различали на пути куда больше элементов пространства, вели его вдоль линии из узоров, вспыхнувших синеватым светом. Лини, узоры, схождения их и переплетения. Куда ведут хлебные крошки?
Светящийся узор вскоре разделился, петляя и лишь путая, но в нём для Лэрда уже и не было нужды. Он теперь больше всего на свете хотел убить, разорвать и изничтожить источник несмолкающего голоса. Даже покинуть это место не было столь важно.
Сам голос не отставал, нашёптывая всё ближе и ближе:
Станет злая смерть прозреньем и жестоким откровеньем,
Те, что ныне спят во тьме – раньше рыскали везде,
Часто без забот играли, да игрушки поломали.
Вновь придут из грёз о благе, после песен об отваге,
Примут ложное обличье, должно скрыв своё величье.
Голова гудела. Лэрд теперь действительно не нуждался в свете, не нуждался в ничьей помощи и даже надежду он оставил в глубине проклятых пещер. Доставало уже того, что ноги насмерть впились ступнями у костей несчастных, что были до него. Живой и разъярённый, словно раненый вепрь, человек шёл и шёл. Выбившийся из сил, терзаемый в агонии, но продолжающий идти среди костей, пустоты и кромешной темноты, прячущей саму смерть. Полумёртвый, но человек шёл, а голос был рядом:
Гнев укроет от напастей символ верности и власти,
Будет собирать с пленённых дань из ремешков тиснёных,
Сохранять покой и силу у смотревших из долины,
По камням пойдёт и норам, дабы отворить запоры,
Он омоет рог приливом, в споре с предавшим могилы,
И повергнет в крике громком, обернувшись страшным волком!
Не будучи в силах объяснить, Лэрд ощутил, что с последними словами кружившие рядом тени что-то у него забрали. Так, как состригают лишние волосы – безболезненно, но всё же ощутимо. Словно часть воспоминаний, желаний и мыслей эти тени отторгли от него, чтобы оголить то, что было им нужно.
Лэрд мотнул головой из стороны в сторону, как какой-нибудь блохастый пёс, закусил нижнюю губу, за ней язык, надеясь, что придёт отрезвление от пустоты. Не помогло. Но за пустотой пришло другое.
Твари, подобные державшему карабин чудовищу, до того выжидавшие во мраке, закружились потоком в кругах мрака, но поглощённый ощущением собственного зла, Лэрд уже ничего не боялся. Оно показало ему.
Ярость и жажда убийств, жажда уничтожения и внутреннее торжество – переполняли его. Пожар, горевший до того в груди, поглощал собой теперь всё пространство, всё до чего дотрагивался его взор. Он был там и здесь, растворяясь ветром среди собственных языков пламени, он пылал на тонких руках, на кончиках онемевших пальцев, плясал кроваво-красными сгустками победный танец в океане распластанных вокруг черепов и сердец, обратившихся в трупную пыль. Он плясал и плясал свою дикую пляску в бесконечности пустых глазниц, самых разных форм и видов, никем невиданных доселе. Плясал на тонких кистях и огромных лапах, на перекрошенных пальцах и вывернутых челюстях, среди поломанных, бритвенно-острых клыков и морей бурлящей крови, среди высочайших лесов и глубочайших вод, среди могучих гор и губительных впадин. На почве, травах, льду, в пещерах и средь алых песков. Ярость его на мгновение обесчеловеченной, гневной души, пожирала стремительные метеоры, мчащиеся меж вечных планет, яркие кометы, разрезающие белыми хвостами бессильные звёзды, целые плеяды галактик ничтожной пылью растворялись в пустоте неизвестных скоплений, зацвётших багровым заревом пирующей туманности. Он видел как безликие, никем не виданные Боги молили о пощаде! Они молили с ужасом грядущей боли и неотвратимости скорого конца, ведь в томящемся пламени слепого пожара сгорали и их миры! И некому было их спасти, ведь всё, что подлинно знало живое, было смертью! Всесильной тьмой!