Однако новый трактирщик, судя по всему, посчитал, что удовлетворять потребности клиентов в сладком домашнем квасе, дикой малине, неспелых яблоках и солодковом папоротнике — дело весьма утомительное. Тут-то он и вспомнил про своих сестер.
Отправился прямиком в усадьбу и нашел обеих у пруда, где они пускали мальчишечьи кораблики, рассуждая о том, что никогда больше не станут играть с мальчишками, да что там играть, даже взглядом их не удостоят.
— Идемте-ка со мной в колонию, девочки, будете у меня в трактире подавальщицами, — сказал брат.
И Анна с Сельмой тотчас забыли про кораблики. Словом не обмолвились, что до сих пор были в полном пренебрежении, предоставлены самим себе. Молча пошли за братом, на седьмом небе от счастья.
Старый солдат
Однажды чудесным осенним вечером Большая Кайса, которая уже не служила нянькой в Морбакке, а зарабатывала на жизнь тканьем, шла себе по лесу.
Направлялась она по заданию поручика Лагерлёфа в родной хуторок на вершине лесистого холма, а поскольку до сих пор водила дружбу с Сельмой Лагерлёф, взяла ее с собой на прогулку.
Шли они не торопясь. Ели бруснику, что росла возле дороги, любовались красивыми мухоморами, набрали полные фартуки превосходного мха, чтобы дома устроить между оконными рамами в детской красивую прокладку. Большая Кайса радовалась, что снова очутилась в лесу, где ей знаком каждый бугорок, каждый камень.
Когда они, наконец, подошли к плетню, окружавшему вырубку с хутором, и собрались воспользоваться перелазом, Большая Кайса сказала:
— Не забудь, Сельма, при папане говорить про войну негоже.
Девчушка очень удивилась. Она знала, что отец Большой Кайсы служил в солдатах и сражался под Лейпцигом против Наполеона, но даже представить себе не могла, что с ним нельзя об этом говорить.
— А почему мне нельзя говорить с ним про войну? — спросила она.
— Ни с кем, кто воевал взаправду, про это говорить нельзя, — отвечала Большая Кайса.
Девчушка удивилась еще больше. Подумала о Фритьофе и о Яльмаре, о Гекторе и прочих стародавних богах и героях, про которых читала в книжках, и голова у нее пошла кругом.
Между тем они вошли в избу, отец Большой Кайсы сидел на шестке, грел спину у огня. Сразу видно, человек из давней эпохи, ведь он носил штаны до колен и обут был в башмаки, а не в сапоги. Высокий, худой, с грубым морщинистым лицом, на плечах грязный-прегрязный овчинный полушубок, но в остальном самый обыкновенный старик-крестьянин.
Все время, пока они находились в избе, девчушка глаз не сводила со старика, который запрещал говорить при нем о войне. Сама-то она не ведала ничего более увлекательного, чем слушать про войну или читать про нее рассказы. Жаль, что нельзя расспросить его обо всем, что он повидал.
Сидя в горнице, она слова вымолвить не смела. Знала, что если откроет рот, то непременно отпустит что-нибудь про войну, а тогда старый солдат, чего доброго, ее убьет.
Смотрела она на него, смотрела, и показалось ей, что выглядит он жутковато. Ведь совершенно необъяснимо, что нельзя говорить с ним про войну. Не иначе как тут кроется что-то ужасное, непостижимое для нее. Она чувствовала: этот старик опасен. Скорей бы уж уйти отсюда. Ей не терпелось выбежать за дверь.
С каждой минутой страх нарастал, и когда Большая Кайса наконец-то завершила свои дела и пришла пора прощаться, девчушка была вне себя от страха перед стариком.
А вот если бы он, как другие старые солдаты, сказал, что лучше войны ничего на свете нет, и похвастался, что убил сотни людей и сжег множество деревень и городов, девчушка нисколько бы его не боялась.
Земля надежды
Жили в Морбакке Ларс из Лондона, Свен из Парижа, Магнус из Вены, Юхан из Праги, Пер из Берлина, Олле из Маггебюсетера, конюх да парнишка-батрак.
И Ларс из Лондона, и Свен из Парижа, и Магнус из Вены, и Юхан из Праги, и Пер из Берлина — это никакие не иностранцы, а поденщики в Морбакке. Дело в том, что поручик Лагерлёф забавы ради назвал хутора своих арендаторов в честь славных европейских столиц.
Ларс из Лондона и Магнус из Вены целый день распахивали участок пониже скотного двора. Свен из Парижа задавал корм коровам, а заодно пособлял на картофельном поле. Юхан из Праги копал картошку, а вот Пер из Берлина вовсе ничего не делал. Из-за ломоты в спине не мог работать, и сейчас, чтобы маленько развеяться, отправился в господскую усадьбу. Конюх обихаживал лошадей в конюшне, а временами колол дрова. Батрак трудился на картофельном поле. Олле из Маггебюсетера вообще по хозяйству в усадьбе не работал. Пришел в Морбакку прикупить шеффель ржи.[20]
Стояла осень, моросил дождь, аккурат настало время вечерять, с половины пятого до пяти, и все они зашли в людскую. Ноги в грязи, одежда отсырела, и мужики были хмурые, недовольные.
Растопили печку пожарче и устроились вокруг. Ларс из Лондона, арендатор самого большого хутора и самый дельный из работников, сел на колоду прямо против огня, а Магнус из Вены, почти такой же хороший работник, как Ларс из Лондона, расположился подле него на трехногом сапожном стульчике. Свен из Парижа, который считал себя ничуть не хуже других, хоть и обихаживал скотину на скотном дворе, уселся на шесток, спиной к огню, и даже не спросил, не загораживает ли кому тепло. Юхан из Праги занял второй сапожный стульчик, а старикан из Берлина — дровяные козлы, немного позади остальных. Конюх, болтая ногами, устроился на краю кровати, батрак взгромоздился на верстак, а Олле из Маггебюсетера сел возле двери на бочонок с красной краской и поставил ноги на купленный мешок с рожью.
Ларс из Лондона, Магнус из Вены, Юхан из Праги и Свен из Парижа развязали узелки с харчами, достали по ломтю мягкого ржаного хлеба с кусочком масла посередине. Потом вытащили ножи, висевшие в кожаных ножнах под передниками, обтерли их об штаны, размазали масло по ломтям и, отрезая по кусочку, принялись закусывать в свое удовольствие. Парнишку-батрака послали на кухню за ужином для него самого и конюха. Воротился он с двумя большими краюхами ржаного хлеба, двумя кусочками масла и двумя ломтями сыра из снятого молока. Однако Пер из Берлина, который в тот день в усадьбе не работал, узелка с харчами не захватил, как и Олле из Маггебюсетера, который пришел купить ржи, поэтому оба сидели да пялились на едоков.
Смолье в печи горело-потрескивало, тепло распространялось по людской, отсыревшая одежда подсыхала, комья глины отваливались от сапог.
Когда хлеб с маслом был съеден, Ларс из Лондона, Магнус из Вены, Свен из Парижа, Юхан из Праги, конюх и батрак — все, как один, извлекли из карманов штанов связочки табаку. Тут и малый из Берлина не отстал от других, табачок у него был при себе. Только хуторянин из Маггебюсетера даже табаку не имел в кармане.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});