Обстрелы смолкли и бомбёжки, Но до сих пор звучит хвала — Блокадной маленькой рыбёшке, Что людям выжить помогла…
От головной машины раздался крик Кирпоноса:
– Соловьев! Где ты там?!
– Я… мы постараемся к вам заехать. То есть зайти. Обязательно. Слышите?!
Софья Николаевна кивнула, заторопилась прочь.
Глава 19
Место нашей дальнейшей службы даже выглядело скучно – какие-то жухлые деревца, холмики невзрачные, покрытые непонятной убогой травкой – всё как я люблю. Потому что от скуки умирать гораздо легче, чем от работы. От службы увиливать не буду, но и задницу рвать тоже не планирую. Хватит с меня уже подвигов. Зато здесь красотища: есть батальон охраны, у которого есть командир, капитан Седых. И есть рота саперов, у которой что? Правильно, тоже есть командир, лейтенант Вострецов. А я, значит, руководящая и направляющая сила в этом малюсеньком гарнизоне на далекой полузаброшенной сортировочной станции. От первоначальной стоянки «Доры» всего несколько километров.
Еще имелись танкисты, но это совсем не в счет – мы с ними пересеклись буквально на пару часов. Они тут собирали трофеи и выволакивали свое побитое. Два немецких танка – выгоревший Т-3 и почти целый, только с отдельно лежащей башней Т-2. И один наш Т-26 с разбитыми катками с правой стороны. Руководил всем капитан Башкатов, щеголявший, как Щорс из известной песни, обильно забинтованной головой. Он и рассказал, как они вылетели к пушке почти дуриком, завязался скоротечный бой, в результате которого охрана частично побежала, а частично решила быстренько сдаться. Повезло, можно сказать.
Даже следы прошедших боев видны не очень сильно. Вон воронка от мины, там деревце пулей пробито, ветка полуобломанная висит. Ну трава вытоптана местами, квадраты установленных ранее палаток имеются. И всё, пожалуй. Разворотный круг свеженький от железки сделали, как и нитку. На совесть всё, на века прокладывали. Шучу, конечно, если продержится эта железка еще пару лет, то только по сильному везению. Да и что по ней возить? И сотни вагонов не прошло бы, наверное. Поэтому и насыпь хлипенькая, и шпалы – чистая времянка.
«Дора» впечатляла – гигантская платформа с длиннющим стволом и прочей машинерией вокруг. Такая махина! Немцы начали готовить позицию под нее. Успели вырыть траншею длиной метров сто и глубиной местами метров восемь, но, судя по всему, дорыть еще не успели. В стороне сделали еще небольшой участок железки, видать, если надумают стрелять в другую сторону. А что, в нужном месте остановили, застопорили – и стреляй на здоровье. Возле траншеи путь аж трехколейный начали делать, скорее всего, для монтажных кранов, когда всё вместе собирать начали бы. Вернее, ствол-то они вон – почти собрали, из общей длины тридцать с лишним метров двадцать точно есть. Вроде как четыре сотни тонн весит, а всё в сборе – полторы тысячи без малого. Собственно, и место выбрали из-за сортировочной станции, наверное, чтобы удобнее было все сюда свозить и хранить. Наша задача – здесь всё подготовить и сберечь.
В дела охранников я не лез. Оно мне надо? Познакомился, угостил капитана чаем и колбасой – и хватит. Какая там система постов, где скрытые наблюдатели и прочее – посмотрел, конечно. На всякий случай несколько уточняющих вопросов задал, чтобы не сложилось у Седых впечатление, что мне на всё плевать, а потому можно расслабиться. Нет уж, не дождетесь. И ночные подъемы по тревоге обеспечу, и прочие радости, повышающие градус любви простых бойцов к вышестоящему командованию. Симпатия охранников меня волнует мало, они усиленный паек получают, его надо успеть растрясти, пока задница жиром не затекла.
С саперами и того проще – тем и объяснять ничего не пришлось. Задачу уточню чуть погодя, а пока ребятам и так есть чем заняться – землянки копать, ходы сообщения обустраивать, взрывчатые вещества маскировать и безопасность работ обеспечивать.
Ахметшин поначалу даже не поверил, что попал в такую пустыню. Он тщательно проверил все окрестности и не нашел ни одной дамы в радиусе пяти километров. Дальше он забираться не рискнул. А когда выяснил, что единственный связист – сорокалетний дядька с щетинистыми рыжими усами по фамилии Черненко, и вовсе сник. Сел, нахохлившись, на солнышке и начал читать очередную книжку про разбойника из пещер, прикрыв ее сверху наставлением по обслуживанию винтовки СВТ-40. Финалист чемпионата «Самый умный командир Красной армии», как же.
– Ты бы, Ильяз, подумал сначала, что у нас в расположении ни одной СВТ нет. Книгу сюда, – протянул я руку.
– Тащ болковник! – заныл Ахметшин. – Мне там немного осталось…
– Ты сюда загорать приехал? Давай, через час доложить мне о возможности подрыва изделия, о необходимом количестве взрывчатки, а также предложения по неизвлекаемости заряда… Вперед. Я проверю. А пока почитаю, что там Герман опять натворил.
– Генрих, тащ болковник, – поправил меня Ильяз.
– Я ведь, если прикажу, будешь сидеть и руками исправлять, чтобы ни одного Генриха в книге не осталось. Вперед, выполнять приказ!
Зато наш личный особист Евсеев оказался самым въедливым и противным для подчиненных. Ему до всего дело было. А потому до сих пор не вернулся, обеспечивая командованию батальона охраны самые приятные моменты военной карьеры. Ничего, крепче любить будут, когда расстанемся.
Зато вышел Степан Авдеевич из расположения комбата – просто светился от радости. Навел порядок, как же.
– Добрый вы, Петр Николаевич, – сообщил он, едва дошел до меня. – Распустятся ведь. Это же надо, заняли штатные места немецких охранников! Осталось только осветить их получше и табличку покрупнее приделать: «Отборное дурачье сидит здесь!» Ничего, вы своими делами занимайтесь, а я нашу охрану обеспечивать начну.
Особист наш – человек-загадка. С одной стороны, суров без меры, аккуратист, любит, чтобы всё по полочкам. И симпатии ни к кому не проявляет вроде бы. А случилась тогда заморочка со мной – не задумываясь влез за меня. И скрытный, ничего не рассказывал о себе. Я, правда, и не расспрашивал сильно. Но фотографию он носит, прячет в портсигаре.
– Степан Авдеевич, а у тебя семья есть?
– Конечно. Я же живой человек. И жена, и сыновей двое.
– В Москве?
– Нет, эвакуировали с другими семьями, в октябре сорок первого. В Чистополе сейчас.
– Ильяз наш из тех краев.
– Да, его родители сильно помогли. Мы как познакомились, он сразу помощь предложил. А так… весна, голодно, работы нет. Видано ли дело, профессорские жены за счастье считают судомойкой устроиться. Худо там. Надеюсь, кончится здесь, дадут разрешение вернуться.
Надо же, а я и не знал. Ни про семью Степана, ни про помощь от его родни. Хреновый я командир, получается.
– Дело прошлое, конечно, но любопытство гложет, – приступил я к вопросу, который довольно давно меня беспокоил. – Помните, когда мы из Москвы выезжали, зуб внезапно заболел?
– Ну было такое…
Мне показалось, или у Евсеева слегка цвет лица изменился?
– Так вот, мне интересно, что там на самом деле случилось. Не с целью наказать. Между нами. Обещаю.
– Да там… такое… Я утром уже собирался, позвонили друзья мои, сообщили, что есть возможность с транспортником слетать в Казань. А там – к своим. И меня такая тоска взяла… Вот хоть на несколько часов увидеть, понимаете? Понимаю, что только на новое место службы попал, что за начальник – никто толком сказать не может. Рисковать не могу – другой возможности не будет, из Вишеры не налетаешься. Вот я и… Каюсь, Петр Николаевич, гадко я поступил.
– А спросил бы – на неделю отпустил. Ты же знаешь, я не красуюсь. Просто в самом начале были несколько дней, когда имелась возможность.
– Знаю. Я потом сколько раз себя ругал – и за обман этот глупый, как школьник с уроков сбежал. И что не рассказал. Не так службу начал. Получилось, подвести могу.