— По какой же причине вы приняли этот заказ? — осведомился адмирал.
— О, — меня привлекла просто чудовищность этого замысла. Участвуя в воплощении его в жизнь, я разделю и бессмертие с будущим обитателем гробницы. Потрясенный мир не забудет создателя мавзолея Юлия. А жажда славы — вот мое единственное, непреходящее желание.
— Скульптор, теперь я вижу выход из вашего нынешнего положения… но прошу, продолжайте.
— Гробница должна быть трехэтажной, украшенной сорока массивными статуями. Я даже закончил одну из них — Моисея — и сделал его похожим на Юлия, когда он в подпитии и мучается от зуда «французской» болезни.
— Но он себя не узнал, — проговорил Солово, — к счастью для вас.
— Я и не рассчитывал на это. Во всяком случае, там еще должны быть эти фризы, изображающие муки и гибель античности… древних богов, связанных и истязаемых новым откровением. То же самое говорили и аллегорические фигуры, но в основном они изображали персонифицированные добродетели свирепость, воинственность, — представляющие качества лежащего в гробнице человека. Они должны были огибать гробницу и устремляться вверх… вместе с прошлыми и нынешними победами Рима, всеми покоренными народами и взятыми городами… вплоть до последнего этажа, где…
— Должен находиться сам Юлий? — догадался Солово.
— Он самый. Мраморное изваяние в три раза выше человеческого роста, окруженное толпой ангелов, радующихся приобретению, и Землей, оплакивающей потерю.
— Но не видно злобной и мелкой душонки, направляющейся на встречу со своим Творцом.
— Ну да, раз это вы говорите. Впрочем, следует воздать ему должное: средства отпускались без ограничения. В моем распоряжении никогда не было такого количества мрамора… и не только. Я уже заходил в мыслях вперед и думал пустить по всей высоте золотые и красные огненные языки… и использовать оникс, чтобы создать глубокую внутреннюю тень. Уже был сделан запрос на пять сотен извлеченных из катакомб черепов, чтобы украсить ими основание. Уверяю вас, адмирал, более великого проекта в моей жизни не будет.
— Скорее всего, нет, — отозвался Солово, стараясь, чтобы в голосе его звучала добрая нотка, — но продолжайте.
— А потом мне пришлось заняться делами, и чтобы гарантировать долговечность моего произведения, я сделал фундамент глубже, чем было « оговорено. Мои рабочие вскрыли пол и позвали меня… теперь они все мертвы, полагаю.
— Боюсь, что вы правы, скульптор… кормят рыб в Тибре.
— Как предстоит и мне, потому что я это знаю, — в глубоком отчаянии заключил Микеланджело.
Адмирал Солово отвлек его, постучав по столу рукоятью стилета (естественно, запасного).
— Не обязательно. Если бы его святейшество действительно желал отправить вас в рай, вы уже были бы там. Как и все люди, вы должны пить и есть, ходить по улицам… и от желания владыки укрыться некуда, если оно и он достаточно сильны. Все можно сделать даже сейчас — клинком, который пропустил ваш англичанин.
— Ох! — сказал Микеланджело, пристально разглядывая иглу, и набросился на хлеб.
— Но этого не будет, — утешил его Солово. — Я уже вижу лазейку, через которую вы сможете улизнуть, а после того выжить и процветать. Его святейшество отказался от строительства собственной усыпальницы в соборе св. Петра. Вполне естественно, он не намеревается привлекать внимание к этому месту. Но Юлию — и Церкви — можно послужить более чем одним способом…
— Исполнен счастья, — но в голосе Микеланджело не слышалось и нотки радости.
— …сохранив при этом свою жизнь и добыв то бессмертие, к которому вы стремитесь.
Микеланджело внезапно оживился и перебросил изувеченный хлебец через плечо.
— Я весь внимание, адмирал.
— Тогда слушайте и не пропустите ни слова.
Так Микеланджело и поступил, постепенно оживая и становясь более экспансивным.
— И все же, — проговорил он, когда миновал час, — это было истинное зрелище, адмирал.
Солово невозмутимо пожал плечами.
— Ну, я лишь только взглянул. И то через самую маленькую из оставленных дырочек. Папа Юлий разрешил это, чтобы угрозой смерти привязать меня к себе.
— Они были там все, — сказал Микеланджело удивленным голосом, — это нетрудно было увидеть. Конечно, когда землекопы пробили отверстие, я велел им расширить его. Наверное, я провел, наблюдая, целый день и ночь, забыв о пище и сне. Сердцем художника я стремился зарисовать эту сценку, хочу и теперь, хотя знаю, что никогда не сделаю этого. А выполненные наброски благополучно сжег. — Проглотив все эмоции, он осведомился: — Адмирал, сколько же, по-вашему, лет этой палате?
— Никто не знает. Она, конечно, стара, как сам Рим. Однако, заметив внизу представителей хеттского и ассирийского пантеонов, я заподозрил, что история этого подвала начинается задолго до Ромула и Рема.
— Или же, — предположил Микеланджело, — их доставили сюда из аналогичных тюрем предыдущих империй.
— Возможно, — согласился Солово. — Ассирия побеждает Египет, Вавилон побеждает Ассирию и так далее… Персия, Греция, Парфия и Рим. И каждый получает трофеи предшественника.
— А теперь на марше Новый Рим, — проговорил Микеланджело; получив перспективу, он стал относиться к теме с большим пылом. — Такая многоцветная и многоликая толпа. Я видел богов из Новых Америк; новоприбывшие[60] ссорились с Тором и Одином, более привычными к заточению. О да, адмирал, все они были там — Марс, Митра, Серапис и Сет, — вся шайка. Юпитер-Непобедимое Солнце (давно потерпевший поражение) разговаривал с Осирисом; все славные портреты античности обрели плоть. Там собрались все боги, которых породили человеческий страх и потребности общества.
— Тем не менее престол св. Петра своей силой удерживает их всех в заточении, — возразил адмирал. — Правда?
— Действительно, — согласился Микеланджело. — Они прыгали и взлетали, пытаясь достать меня, однако какая-то сила препятствовала им. Подобным образом предотвращались постоянные попытки прикоснуться к двери с неуклюжим замком, запечатанным папской печатью. Скажите мне, адмирал, кто доставляет туда пленных божков и запирает дверь?
— Отряд милиции особого назначения, — сообщил Солово.
— Удивительно. — Микеланджело покачал головой. — Я никогда этого не забуду.
— Нет, забудете, — негромко промолвил Солово, более не скрывая естественных ледяных и недобрых ноток в голосе. — Это часть сделки. Церковь не терпит конкурентов, даже разговоров о них.
— Я уже забыл, — заторопился Микеланджело, — полностью. Только о чем я забыл?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});