Длинный Ваппер растерялся – он не ожидал от спокойной и рассудительной сестры Денизы такой ярости.
Дениза же вошла в дом, заложила дверь засовом и поспешила в спальню.
– Доставай пистолет, – сказала она подруге. – Если этот дурак начнет бить окна, придется его застрелить. Лучше вымаливать у герцога прощение за покойника, чем испортить всю игру. Мы две женщины, нам приходится себя защищать, мы выстрелили, потому что думали – это грабители. Говорили же что-то о грабителях, которые напали на графа…
– Сейчас.
Пистолеты лежали в сундуке. Дениза приняла у Анриэтты один, потом – кисет с порохом и другой – с пулями. Она ловко зарядила пистолет и, держа его обеими руками, встала у стены, напротив окна.
Но Длинный Ваппер, поняв, что история может плохо кончиться для него и для всей труппы, не стал бить окна, а выругался и ушел. Он вовсе не хотел, чтобы герцог распорядился выгнать танцовщиков из Гольдингена.
– Какая я дура… – сказала Анриэтта. – Вот зачем, зачем я это сделала? Не знаешь?
– Знаю. Если тебе от этого стало легче…
– Не стало!
– Хоть на несколько минут…
– Не стало. Как я тебе завидую…
– Нечему завидовать.
– Ты сильная. Ты можешь обходиться без этого.
– Это ты – сильная. Тебе достаточно этого, чтобы избавиться от боли… от памяти…
– А ты все время помнишь?
– Нет, конечно, я же не сумасшедшая.
Если бы Длинный Ваппер узнал, что он был тогда, на флейте «Три селедки», средством на десять минут избавиться от боли и памяти, то вряд ли понял бы, о чем речь.
– Тебе труднее, чем мне, – сказала Дениза. – Но когда-нибудь мы вместе встанем перед Господом, и я попрошу его: Господи, сделай так, чтобы мы и дальше были вместе, потому что ее грех – это и мой грех, а если меня ждет спасение – пусть это будет и ее спасением, иначе… иначе мне не надо…
– Тихо… там кто-то ходит…
– Погаси фонарь…
Их окно выходило на небольшой дворик, но дворик довольно темный из-за огромной липы. Разглядеть человека, который там слоняется, было мудрено.
– Я ему сказала, что мы живем внизу… – прошептала Анриэтта. – Это же не Лувр, дом можно обойти за две минуты и найти калитку, тем более что она распахнута…
– Да, Пермеке ведь нашел, хотя ему никто ничего не показывал.
– Это не герцог. Герцог бы, если уж пришел, не стал бы бродить по двору. Он пожилой мужчина, он должен смотреть на эти дела просто.
– Ему сорок шесть. Не тот возраст, чтобы волноваться, как мальчишка. Но, знаешь, для этих лет он отлично выглядит. Скорее всего, он силен и вынослив…
– Уж лучше бы он был слаб. Нет, я не испытываю отвращения, поверь мне… Мы бы даже могли хорошо поладить. Но – потом, когда-нибудь потом… Он умный, он получил европейское образование, он крестник английского короля…
– А что, если мы скажем ему правду? Он ведь бывал в Англии, встречался с королем Карлом… Он просто не знает, в каком положении бедная королева…
– Нет, Дениза. Как он может это не знать? Ты думаешь о нем лучше, чем он заслуживает. У него торговые дела с Англией – он не захочет портить свои контракты. Как ты думаешь, что скажет мистер Кромвель, если узнает, что герцог Якоб шлет деньги вдове английского короля – того, которого он осудил на смерть?
– Я бы все же попыталась.
– Если бы ты была одна – ты бы могла попытаться. А я не хочу, чтобы он узнал во мне вдову Тревельяна!
– Молчи…
– Молчу.
Они еще четверть часа смотрели в окно. Во дворе было тихо.
– Наверно, он уже не придет, – сказала Дениза. – Ничего страшного. Главное – что он хотел прийти. Наверно, он со своими людьми сразу поехал в замок, а не отпустил их.
– Он просто вспомнил, что должен быть верным мужем.
– Да ты на его придворных дам посмотри! Там и захочешь изменить жене – так не с кем! Он в последние годы не изменял, наверно, и забыл, как это делается!
Анриэтта рассмеялась.
– Давай зажжем хоть свечку, доедим пирожки и ляжем спать. Завтра…
– Уже – сегодня.
– Сегодня вся эта глупая история прояснится.
– Только ни в чем его не упрекай.
– Нет, вслух – не упрекну. Я буду обиженным ангелочком, вот таким..
Анриэтта скорчила гримаску и приняла позу несчастного дитятка.
– Надо узнать, что делается в Польше. Наверняка курфюрст Брандербургский шлет к нашему герцогу курьеров и пишет обо всех новостях.
– Вот что – мы должны навестить графа ван Тенгбергена. Попросим его узнать польские новости, он не откажется помочь.
– Да, граф – очаровательное создание. Сущий ангел. Хотя… что-то с этим ангелом не так, а что – не могу понять. Ладно, бог с ним. Допьем вино – и в постель.
Глава двенадцатая
Арне Аррибо был снова принят на герцогской кухне. Повара с поварятами уразумели, что граф ван Тенгберген его в обиду не даст. Сам Аррибо, решив, что враждовать незачем, по случаю своего воцарения на кухне потратился – купил хорошее мясо, достал из сундука какие-то особенные приправы и угостил кухонную аристократию. При этом он оставил хорошие кусочки для визита к графу ван Тенгбергену.
Аррибо собрал замечательную корзинку – мисочку с холодным мясом, копченого угря, горшочек собственноручно изготовленной баварской закуски из тертого сыра, сливочного масла, творога, пива и множества растертых в кашицу ароматных травок. Туда же он добавил бутылку вина, хороший пышный хлеб из герцогской пекарни и отправился с визитом.
Всякий, кто видел, как шагает, улыбаясь, златокудрый толстячок со свежей румяной физиономией, как он размахивает корзиночкой, невольно улыбался в ответ. Уж очень выделялся Аррибо среди серьезных горожан, одетых в темно-синее, темно-коричневое, а чаще всего – черное. На нем были колет с разрезными рукавами и штаны богатого зеленого цвета, сапоги с приспущенными широченными голенищами, так что даже непонятно было, как он их не теряет на ходу, и еще прекрасные кружева по верхнему краю чулок. А отложной воротник он нацепил такой величины, как будто снял его с какого-нибудь Голиафа, вздумавшего нарядиться на французский лад. Мелкие кудряшки, от природы завивавшиеся идеальными колечками, золотились на солнце.
Многие женщины даже оборачивались вслед Аррибо. Он удивительно умел располагать их к себе, даже не произнося ни слова.
Путь был короткий – к дому на Почтовой улице.
Граф в этот день побывал в замке и уже вернулся к себе. Он лежал на кровати и читал маленькую книжку, улыбаясь так, как ухмылялся бы сам черт, затеяв новую проказу. Аррибо, войдя, был сильно озадачен – детская улыбка молодого графа куда-то подевалась, ее сменил лисий оскал.