Читать интересную книгу Тайны русской империи - Михаил Смолин

Такая ситуация в государственном управлении приводила к борьбе между плохо согласованными действиями учреждений. Не были четко определены цели и задачи каждого государственного института, что предоставляло каждому возможность толковать их полномочия, исходя из своих политических убеждений. Неопределенность статуса государственных учреждений и политическая борьба привели к тому, что важнейшие государственные акты императорскому правительству приходилось проводить в чрезвычайном порядке (но статье 87 Основных Законов), без широкого законодательного обсуждения. В противном случае практически любой законопроект блокировался или радикальным большинством Государственной Думы, или консервативным Государственным Советом (как было, например, с введением земства в западных губерниях).

Подобное реформирование государственного строя России вызвало жесткую критику Л.А. Тихомирова, центральным звеном которой стали новые Основные Законы, опубликованные 23 апреля 1906 года[43].

Эти законы имели явную тенденцию к ограничению верховной власти посредством передачи законодательных функций Думе и Государственному Совету, которые юридически были наделены излишними полномочиями. Данные органы стали рассматривать себя не законосовещательными учреждениями, а законодательными (об этом ясно говорят статьи 7, 17, 22, 24, 84, 86, 87, 119). Тем самым Основные Законы 1906 года искажали первоначальный замысел реформ, заложенный в высочайших манифестах 1903—1905 годов, в которых нигде не идет речь об ограничении самодержавия.

Новые Основные Законы создавали ситуацию, являвшуюся как бы переходным этапом к тому, чтобы верховная власть Российской империи была поделена между императором и представительными учреждениями. Фактически это была своего рода попытка государственного переворота, на что и указывал JI.A. Тихомиров в своей работе «О недостатках конституции 1906 года». Выразив уверенность, что «своеобразное творение 1906 г. так или иначе рухнет», он показывает и главную причину его недостатков, которая «состоит в безграничном произволе ее создателей, в их убеждении, будто бы жизнью народа и государства можно распоряжаться как вздумается, совершенно не сообразуясь с самостоятельными законами жизни нации»{180}.

Основные Законы 1906 года поставили свободное действие верховной власти в противоречие с законом, то есть суверенитет верховной власти в области законотворчества ставился некоторыми статьями под сомнение, связав это действие с одобрением или неодобрением Государственного Совета или Думы. Л.А. Тихомиров утверждал, что кодификаторы исказили дух Высочайшего Манифеста 17 октября и изменили старые Основные Законы, следуя своим измышлениям, не сообразуясь ни с действительностью (т.е. с силой верховной власти императора, с ее фактически неупразднимой самодержавностью и неограниченностью), ни с национальными традициями. Он требовал приведения законов к «идентичности» воли верховной власти.

Попытка заменить одну верховную власть (императора) на другую (состоящую из императора, Государственного Совета и Государственной Думы, без достаточной четкости в следовании английской модели, при которой парламенту, имеющему неограниченную верховную власть и состоящему из короля, палаты лордов и палаты общин, подчиняется правительство) и есть попытка государственного переворота, совершаемого путем искажения высочайшей воли.

У думских политиканов создалась иллюзия, что через дальнейшее давление на императора можно добиться и ответственного министерства и Учредительного собрания, которое бы и довершило государственный переворот «мирным путем». Но верховная власть русского царя оставалась реальностью, и его воля, изъявлявшаяся непосредственно через высочайшие манифесты и указы, приводила в движение российский государственный корабль, получивший значительные повреждения с выходом Основных Законов 1906 года. Этой реальностью и объясняется Высочайший Манифест 3 июня 1907 года, частично выправивший положение. Государь воспринимал свой долг отлично от кодификаторов новых Основных Законов и провел изменения в избирательной системе.

Юридическое положение государственного строя было шатким. Неустойчивость должна была разрешиться или возрождением старинного порядка, когда верховная власть императора не имела юридических соперников, а значит, была неограниченна и самодержавна; или революцией и свержением законной власти. Эта печальная ситуация во многом сложилась из-за того, что народное представительство было введено не как орган последовательно-законосовещательный, временный и «русский по духу» (как говорит Высочайший Манифест 3 июня 1907 года), а как постоянная общегражданская структура с законодательными функциями.

«Все это расшатывание государственности, — писал Л. А. Тихомиров, — конституция 1906 года произвела из желания ввести в государственные учреждения новый фактор: народное представительство»{181}.

Что же под ним понималось?

Народное представительство виделось кодификаторам законов не как особая форма общественной повинности, обязанности с целью помощи императорскому правительству в его управлении империей. Новые Основные Законы, вводя народное представительство, не определили, чем оно должно заниматься и для чего оно нужно в системе государственного управления. Фактически парламентарная и партийная Государственная Дума была устроена так, что не могла не желать возможно большего ограничения власти монарха и господства русской нации в империи, так как политические права были даны всему населению без разбора.

Тихомирова удивлял механический подход к выборам в Государственную Думу, когда законодатели отошли от принципа господствующего положения державного русского народа в русском государстве, и как он пишет, «говорят явную нелепость и явную неправду, будто бы это государство столь же польское или еврейское, как русское». Глупо то мнение, продолжал Л.А. Тихомиров, которое считает, что национальное большинство всегда сможет себя защитить без помощи государства. Оно ни на чем не основано, и на практике «русские составляют большинство численное, но поляки и евреи сильнее их богатством, организацией, своим умением эксплуатировать народ». Он сетует на непонимание бюрократическими структурами власти того, что было еще недавно (до обновления государственного строя) так ясно: «Что наше государство есть государство русское, не польское, не финское, не татарское, тем паче не еврейское, а именно русское, созданное русским народом, поддерживаемое русским народом и не способное прожить полустолетия, если в нем окажется подорвана гегемония русского народа». Требуя поэтому от государства обязанности «для охраны интересов русского народа… дать ему (русскому народу. — М. С.) не простое право побеждать на выборах, но и возможность на это, — соответственной системой избирательного права»{182}.

Но и после Высочайшего Манифеста 3 июня 1907 года, изменившего избирательный закон, Государственная Дума не стала «русской по духу», как того требовало высочайшее повеление. Этого и не могло произойти, даже при новом избирательном законе, по которому продолжают «создавать Думу по системе антинациональной, которая помнит не Россию, не русский народ, а только то обстоятельство, что имеются не одни русские, а также поляки, армяне, евреи и т.п., не одни православные, а и магометане, ламаиты и т.д., не одни люди, преданные Отечеству и его историческому творчеству, а также люди, ненавидящие и то, и другое. Из того обстоятельства, что все это у нас действительно имеется, мы выводим для системы представительства то заключение, что в государстве одинаково имеют право на представительство все категории друзей и врагов его»{183}.

Депутаты, одни из которых любят Польшу, другие магометан, третьи Армению, четвертые демократическую конституцию, пятые — социализм, шестые — Россию и самодержавие — все, находясь в одном учреждении, принуждены были решать сложные и важные вопросы русского государства путем попыток соглашения всех этих противоположных направлений. Все это приводило к ослаблению России, ее растаскиванию по частям.

От таких разных людей, столь отличных от русского образа жизни и русского мировоззрения, невозможно было требовать исполнения высочайшего повеления о необходимости в Думе русского духа. Это естественное поведение в Государственной Думе сложилось в первую очередь из-за принципа партийности при построении народного представительства. Такое разделение естественно потому, что оно лежит в самой природе любой партии, которая отделяет людей одного мировоззрения из среды всего народа и формирует из них антиобщественную группу. Верховная власть стремится к объединению, партия — к разъединению, и поэтому, сколько бы партий ни объединялось для управления страной, все равно страну будут раздирать споры и разногласия.