Выдающийся полководец П. А. Румянцев по «глухим» отзывам современником являлся бастардом самого Петра Великого, который частенько «пользовался» женами своих приближенных. Но Александр Румянцев боготворил «герра Петера», и жену ни в чем не упрекал, а родившегося мальчика считал своим сыном…
Глава 48
— Нам нужно еще три месяца, Катенька, чтобы укомплектовать всю армию запасными. Будь настоящие железные дороги с паровозами, то проблем бы не было — времени на порядок меньше требуется, чем для конки. Зато пароходы есть, пусть небольшие — для рек этого вполне достаточно.
— Сетовать не нужно, Алешенька, и так посмотри, сколько всего сделали. Сам же не раз говорил, что наша держава к войнам никогда не готова, хотя приготовлениями всегда занималась.
— А я и не сетую, любимая, это первый блин, а он всегда комом…
Алексей усмехнулся, искоса посмотрел на женушку — без малого сорок лет вместе прожили, душа в душу, разом и состарились. В делах ему дочь и внучка всесильных Ромодановских всегда первой помощницей являлась, и фот уже полтора десятка лет сама на Москве князем-кесарем стала, причем без всяких шуток. Не стоит женщин недооценивать — все в столице прекрасно помнили царевну Софью, тетку Алексея, и как она за власть боролась. Да и сам он по истории знал, какую роль сыграл «бабий век», когда мужчины на престоле не задерживались (оба Петра, что под вторым и третьим номерами и малолетний Иван Антонович, которого свергли еще младенцем), и вся власть была у императриц, вернее их фаворитов.
Хватка у царицы Екатерины Ивановны жесткой оказалась — бояре по струнке перед ней хаживали, с патриархом взаимопонимание наладила. Вся система образования и медицины под ее контролем находилась, и спуска нерадивым государыня не давала, и если он еще мог смилостивиться, то супруга без всякой жалости обходилась. И под ее рукой Первопрестольная потихоньку преображалась — деревянные строения потихоньку уступили место каменным палатам, улицы становились куда шире, превращаясь в проспекты, по которым пролегали линии конки.
Пожаров от той пресловутой копеечной свечи можно не опасаться — строить из бревен хоть что-то категорически запрещалось. В городе повсеместно появились лечебницы и богадельни, школы при каждой церкви, пожарные участки и самая натуральная полиция, правда, под «скромной» вывеской «Благочинного Приказа», с городовыми «служителями». Вполне достойная замена прежним ужасающим любого названиям «Разбойного» или «Сыскного» Приказов, ведь власть внешне должна казаться «мягкой», чтобы никто не мог осознать ее железную хватку.
Из Москвы все нововведения по губерниям и уездам расходились, и можно было не сомневаться, что через полвека вся страна преобразится. Но то произойдет только с наступлением «эпохи пара», когда задымят трубами многие сотни паровозов и пароходов. Сейчас только подготовительные мероприятия проводились — на конной тяге железнодорожные линии тянули на два пути, с насыпями, на которых укладывались шпалы с рельсами, да мосты через все речушки и речки перебрасывались, что способны были выдержать состав из небольших двуосных вагонов и платформ. И уже приступили к строительству мостов через водные «магистрали», такие как Волга и Днепр, а в Сибири пока только через Тобол и Иртыш — туда тоже потянули линию железной дороги, понимая, что освоение пустынного края необходимо в интересах государственных. И на Урале уже ходили первые паровозы — туда просто иностранцев не допускали, стремясь подольше сберечь в тайне это изобретение, как и действующие на заводах, шахтах и мануфактурах паровые машины, что вовсю использовали вот уже десять лет.
А раз серийное производство «паровиков», пусть небольшой мощности наладили только за десять лет непрерывной работы, то теперь от них уже пошла отдача, с каждым годом становившаяся все более существенной. А железнодорожные линии строили непрерывно, пути, как лучи звезды расходились от Москвы во все стороны. На строительстве тысячи крестьян трудились, «отхожие промыслы» позволяли им заработать и выплатить подушную подать. Многим и постоянную работу удалось найти, в пролетариат превратится. А строить и возводить целое столетие придется, если не больше — тут нет предела, во всех странах такой же процесс идет, начало «промышленного переворота». И Россия тут не отстала, вместе с другими державами пошла по данному пути, только по нарастающей, более выпукло и зримо.
И все благодаря тому, что с Крымским ханством покончили на полвека раньше, и на целое столетие до назначенного срока задымил трубами Донбасс, где стали добывать каменный уголь и перерабатывать его в кокс. И огромное пространство черноземов, от Чигирина до Мариуполя людьми заселяться стало, особенно выходцами из Ливонского королевства — оттуда целыми хуторами выпроваживали.
Впервые железа много стало, а это основа для ускоренного развития не только промышленности, но и сельского хозяйства, а тут семьи по численности рабочих рук сродни маленькому колхозу. И многие поля вскапывали уже плугами, а не сохами, и сучковатые бороны с деревянными граблями и лопатами выходили из оборота. Появились конные жатки и косилки с сеялками, но в основном в черноземных районах, куда потянулись людишки на переселение — и правильно это, в интересах державных.
Сейчас выплавляли железа и чугуна на многие миллионы пудов, благо керченской и мариупольской руды за глаза хватало, в отличие от работников. Толчок для развития страны получен оттуда сильнейший, капиталистические отношения уже затронули все общество, особенно крестьянство, где закрепощения крестьянства не произошло, и уже не предвидится рабство. И при поддержке властей, вернее надавливанию, селяне стали потихоньку перебираться в города или переселятся в благодатные для сельского хозяйства районы. И тут все закономерно, такова сама человеческая природа — ведь рыба ищет, где глубже, а человек где лучше.
Что же говорить про предприимчивых «промышленников» и «гостей», которых на русских землях всегда хватало. Снижение налогового бремени и долгие годы мира привели к тому, что страна преображаться стала все быстрее и быстрее — рост населения в городах значительный, потребление выросло необычайно, а спрос рождает предложение. Мануфактуры и мелкие ремесленные предприятия и лавочки что грибы после дождя росли, тем паче от податей на первые пять лет освобождались.
Однако контроль со стороны государства тут был постоянным — Алексей не хотел допустить «дикой» фазы, периода первоначального накопления капитала, «хищнического», как писали в учебниках, того самого, который он воочию увидел собственными глазами. Так что олигархов не появится, их будут давить как класс, уняли ведь Демидовых, когда они на злато-серебро решили свою лапу наложить. И другим дельцам «хвост» прижали, благо есть кому — фискалов отбирали тщательно. И ту коррупцию, что при «родителе» процветала, удалось унять, причем к топору не прибегая. Все просто — денежные начеты и запредельные штрафы, что всех родственников в нищету обращали, и ссылка в «глубину сибирских руд» на «вечное поселение» в прямом смысле — даже потомкам не вернутся обратно за уральские хребты.
— Нам от европейцев технологии нужны и мастера добрые, Катя, а они через Ливонию идут. Как богемских умельцев наняли на алтайские плавильни, так на заводах выплавка серебра на треть увеличилась, наши мастера с рудой по-варварски обращались. А счет не на десятки тысяч, на сотни пошел — штуцерами хватило бы армию обеспечить. Но порядков их не надо, как роскошества с бахвальством — все эти кружева и башмаки, бусы и ленты — деньги на ветер и бабьи похоти выбрасывать нельзя.
— Так и не тратят уже, от европейских вещиц шарахаются, как бесы от ладана, только наше покупают давно. Запомнили уроки батюшки моего — тот боярских женок и дочек приказывал пороть нещадно.
Супруга улыбнулась, вот только от этой улыбки многих бы пробрало. Кровь Ромодановских страшная штука — царица прекрасно знала, кто и как живет, и чем в быту пользуется. Да и дворянства никаких «вольностей» не предвидится — все обязаны служить государству. А не хотят — так в податное состояние переведены будут, сам Алексей хорошо помнил историю с «Салтычихой» и «Пугачевщину», так что меры предпринял действенные по обузданию дворянского «своевольства»…