жила и работала в Москве. У меня тогда не было своего жилья в Москве, и моя маленькая дочь частенько гостила у моей сестры в Ленинграде. Однажды она тяжело заболела там, меня вызвали телеграммой. Девочка была почти при смерти. Дело было зимой, стояли тридцатиградусные морозы.
И вот однажды утром, когда моей бедной больной только что впрыснули камфару и она горько плакала от боли (и я с ней тоже), отворилась дверь и вошел, весь запушенный снегом, как дед-мороз… Корней Иванович Чуковский. Изумленная, я бросилась к нему. Я знала, что он был в Москве, и подумала… не знаю даже, что я думала. Он сказал мне тихо: «Я не к вам, я к девочке». Снял шубу и шапку, поздоровался с медсестрой, сказал: «Не бойтесь, я не заморожу», и, присев на край постели, взял Иришкину ручку и стал знакомиться. Не помню, что он тихо приговаривал, поглаживая ее по голове, но через минутку слезы высохли у нее на глазах, она с восторгом глядела на него и уже улыбалась. Услышав его голос, в комнату просунулись мои маленькие племянницы. Корней Иванович встал, низко поклонился и весело их приветствовал. Потом взял со стола стакан с водой, которой только что запивалось горькое лекарство, и на вытянутой руке стал быстро крутить его то в одну, то в другую сторону. Девочки ахнули, но он показал им: стакан был полнешенек, не пролилось ни капельки.
— Ах, вы боитесь, что я пролью?! — закричал Корней Иванович, поставил стакан на стол, схватил чернильницу и тоже стал кружить ее, приговаривая: — А вот не пролью! А вот не пролью ни капельки!
Моя больная девочка развеселилась, смеялась и кричала:
— А вот и не пролил! А вот и не пролил!
Оставив наконец чернильницу, Корней Иванович стал ходить по комнате и рассказывать что-то смешное и вдруг, нагнувшись, в одно мгновение очень ловко схватил за ножку стул и высоко поднял над головой.
— Что? А вы так не умеете! Чтобы так суметь, надо быть здоровым, надо все болезни побоку, надо вырасти большим — хотя бы с меня!
Он показывал девочкам фокусы, рассказывал смешные истории — целое эстрадное представление; потом опять присел к Иришке на постель, потрогал лобик — не устала ли от смеха, от суматохи, — нежно простился, пообещав «еще много-много раз увидеться». Одеваясь, он зорко взглянул на меня:
— Не говорите мне ничего. Я все понимаю. И не провожайте меня.
И ушел, быстрый, легкий, почти бесшумный. Конечно, он показался нам всем добрым волшебником: весь тот день моя девочка была весела, не капризничала, послушно принимала лекарства и на все лады вспоминала Корнея Ивановича.
С этого дня — а с тех пор прошло уже тридцать лет — началась наша дружба. Я поняла тогда главное в этом противоречивом и сложном характере: как никто другой, он знал, что ребенку жизненно необходимы радость, веселье, смех, и умел с великой щедростью дарить эту радость детям.
Он так и написал в своей удивительной книге «От двух до пяти», где собраны наблюдения за детьми в течение всей жизни писателя, в книге, которая соединяет в себе видение художника, мысли чуткого и вдумчивого педагога и обобщения ученого:
«Все дети в возрасте от двух до пяти верят (и жаждут верить), что жизнь создана только для радости, для беспредельного счастья; и эта вера — одно из важнейших условий для их нормального психического роста. Гигантская работа ребенка по овладению духовным наследием взрослых осуществляется только тогда, когда он непоколебимо доволен всем окружающим миром. Отсюда — борьба за счастье, которую ребенок ведет даже в самые тяжелые периоды своего бытия».
Это утверждение «детского оптимизма», присущего ребенку и необходимого ему как мощный рычаг воспитания, — несомненно, творческое и педагогическое кредо писателя Корнея Чуковского. И в своих книгах, как в жизни, он стремится удовлетворить эту детскую жажду радости. Вызвать веселый смех, увлечь занятной игрой, приохотить к шутке, к меткому звучному слову, научить любить музыкальный строй родной русской речи — вот первая его задача как поэта.
На полках переделкинской библиотеки стоят, конечно, и все детские книги Корнея Чуковского — знаменитый «Крокодил», «Мойдодыр», «Краденое солнце», «Федорино горе», «Муха-Цокотуха», «Айболит», «Чудо-дерево». Но, кроме этих широко известных сказок, загадок, стихов для маленьких, в библиотеке есть и другие книги, любовно сделанные Корнеем Ивановичем для более старших ребят — для школьников: это автобиографическая повесть «Серебряный герб», это «Солнечная», это переведенные с английского языка сказки Киплинга, «Том Сойер» Марка Твена, это пересказанные им «Приключения барона Мюнхаузена» и «Робинзон Крузо».
Литераторам, которые бывают у него в Переделкине, Корней Иванович охотно показывает свою знаменитую «Чукоккалу»: это огромная книга, выросшая из записной книжки и все растущая, в которой множество известных писателей, художников, деятелей русского искусства оставили след своего пера, карандаша или кисти. Читать ее и рассматривать, слушая «исторические комментарии» Корнея Ивановича, — значит поистине вспоминать жизнь и литературу половины XX века.
Ведь он начал работать в печати в 1901 году, в своем родном городе Одессе. Он видел три русские революции: 1905 год (рассказ о днях восстания броненосца «Потемкина»— интересные страницы его мемуаров), Февральскую революцию — свержение самодержавия, и в октябре 1917 года, в Петрограде, — Великую социалистическую революцию, начало новой эры на земле. Он пережил русско-японскую войну и две мировые войны: во время первой мировой войны он ездил с группой русских журналистов в Англию и писал корреспонденции с фронта; в годы войны с германским фашизмом, живя в эвакуации, в Ташкенте, он вместе с Екатериной Павловной Пешковой принимал большое участие в работе организации, ведавшей розысками потерявшихся детей и родителей, и сколько слез печали и радости было пролито им с его подшефными, сколько тяжелых драм и самых невероятных счастливых случайностей было пережито вместе с ними!..
На стенах его рабочей комнаты висят рисунки Репина, с которым Корней Иванович был связан долгой крепкой дружбой еще в годы «соседства», когда дача его в Куоккале была неподалеку от репинских «Пенатов». В шкафах хранятся подлинные сокровища — письма многих замечательных людей, их фотографии, где хозяин дома снят вместе с ними. Кого только не знал Корней Иванович за шестьдесят лет своей литературной деятельности! Он встречался с А. В. Луначарским, первым нашим наркомом просвещения, с знаменитым русским юристом А. Ф. Кони, с вождем анархистов князем Петром Кропоткиным, с великим певцом Ф. И. Шаляпиным, работал с Горьким в издательстве «Всемирная литература», близко знал писателей Короленко, Куприна, Бунина, Леонида Андреева, Блока, Ал. Толстого, Маяковского. Он был знаком с Г. Уэллсом и даже с Конан-Дойлем,