Силу Великий царь всем показал, нужно бы и милосердие показать. Потому что дома и поля — мелочь, за год-другой восстановят. Но когда основное войско придет, то те города ему в руки сами упадут, потому что надежда появится. Ох, помнит он, Теушпа, ту историю с золотыми дариками в дерьме тонкошеего мальчишки. Полжизни она ему стоила. Вроде и глупо все вышло, а пацан тот первую красавицу за себя взял, большой калым заплатив. А теперь хочет Персидский царь землю вместе с населением получить, что подати платить станет. Хитер, ничего не скажешь. Для него, Теушпы, прямо открытием стало, что можно почти никого не убивать, а войну выигрывать. Мелкие отряды ассирийцев они выслеживали, потом конницу собирали, и вырезали тех на марше вчистую. А ежели отряд крупный, да еще и с конницей копейной, что по персидскому обычаю в высокие седла пересела, то нет уж, дудки. Расстреливали издалека и удирали. Сначала воины ворчали, что, мол, не война это, а шалости детские. Но он, Теушпа, не зря в своем народе мудрецом слыл. Он таким воинам пояснял, что глупо с честью половину народа своего в бою положить. Пусть злосчастный поход на Элам вспомнят. После того похода и тот Элам, и киммерийские земли в персидские сатрапии превратились. Пусть лучше мужи домой добычу богатую привезут, чем с великой славой в чужих землях голову сложат. Чесали голову воины, да потом присушивались к тому, что им бывший царь, а теперь владетельный персидский князь говорит. Вроде правильно все получается. Они же на войну пришли за добычей, а не для того, чтобы их жены вдовами остались.
Конница новых персидских сатрапий до самого Ашшура доходила, и в окрестностях Дур-Шаррукина и Ниневии ее видели. Ну а про Арбелу с ее великим храмом Иштар, и говорить нечего. Она ближе всех к персидским землям стояла.
А великий царь Синаххериб войско свое вынужден был в столичных землях держать. Воины уходить из родных земель отказывались наотрез. Каждый день со стен крепостей они столбы дыма в новой стороне видели. Значит еще одна деревня или городок в пепел свирепые всадники превратили. Да только свирепость у них какая-то странная была. Хлебопашцев и ремесленников не трогали. А вот жрецов, царских писцов и ростовщиков убивали на месте. Доходило до того, что караван беженцев с пожитками несколько сотен конных дикарей обгоняли по дороге, и не трогали никого. А несчастные люди уже с жизнью попрощались. Только бабу какую страхолюдный всадник за задницу на ходу мог ухватить, и с хохотом дальше поскакать. А баба та ни жива, ни мертва стояла, и не знала бедная, что баб великий царь Персидский тоже трогать не велел. И какое дело, спрашивается, Персидскому царю до каких-то крестьянок? Этого никто понять не мог, но местное бабье оставалось без ласки. Ну не совсем без ласки, конечно. Молодые парни, у которых ветер в голове, бабам подолы задирали иногда, случалось. Он, Теушпа, только вчера двоих плетью отходил и половины добычи лишил. Не хватало из-за двух дурней ему перед великим царем опозориться. Остальные вроде вняли, только из-под бровей зыркали злобно. Не видели ассирийцы такой войны до сих пор, потому что привыкли казнями население устрашать. А тут и не тронули почти никого, а страху нагнали столько, что никаких казней не нужно. И стали у горожан крамольные мысли появляться. А не такие уж плохие те персы. А некоторые еще дальше пошли — тайком за персидского царя жертвы богатые Ададу принесли. Но это те, кто проклятым ростовщикам задолжал, потому что получается, что лютый враг их из кабалы тяжкой освободил. Дай ему боги здоровья.
Глава 18,
где великий жрец делает неожиданное предложение
Окрестности Вавилона. Месяц Симану. Год 691 до Р.Х.
Персидское войско огромной змеей ползло в сторону Вавилона. Дорога от переправы до городских стен заняла две недели. Местные жители бежали в страхе, потому что помнили бесчинства ассирийцев, но потом поняли, что что-то идет не так. Войско равнодушно шло мимо, не обращая на полуголых крестьян никакого внимания. Грабежей тоже не было, да и что брать то у нищих хлебопашцев? Горшок глиняный или мотыгу? Тьфу!
Персы не спешили, и мелкие городки сдавались без боя. Их жители с пожитками помчали под защиту неприступных стен Вавилона, немало дивясь тому, что их и не трогает никто. Успели не все, потому что Вавилон затворил свои ворота, и более никого не впускал. Попытка изгнать из города чернь провалилась, потому что внутри города чуть не вспыхнула новая война. Умелые люди с языками, как у змей, распаляли кузнецов и кожевенников, и те почти с боем отстаивали свои кварталы от посягательств воинов, которые особым рвением тоже не отличались, получив взятку от жителей. Жрецы, которые лишились умного и жесткого вожака, еще ссорились и толкались локтями у трона Ашшур-надин-шуми, который пока не принял ничью сторону, затягивая процедуру под разными предлогами. Цвет вавилонского войска был в Сирии, а потому город защищало всего тысяч двенадцать воинов. Персов же у ворот Вавилона было больше раза в четыре, и они прямо сейчас готовили лагерь под его стенами. Беженцы из мелких городков разносили сплетни по городу, но больше удивляли, чем пугали, потому что и они сами, и их жены и дочери были целы и невредимы, а имущество в сохранности. И это еще больше раскачивало обстановку внутри города, который особой любовью к царю-ассирийцу не отличался, помня последний визит в город его отца. Кровью тогда умылся великий город. Не было семьи, где кто-нибудь в рабство не попал, или на чужбину угнан не был. Каково смотреть, как в доме твоего родного брата пришлый сириец живет, иудей из Самарии или филистимлянин из Ашдода?
Ассирийские гарнизоны стояли в покорных пока еще городах Шумера, но сколько их там было? Ну тысяча на город, ну две. В самом Уруке пять тысяч сидело, так это же великий и древний Урук, где правил когда-то богоподобный Гильгамеш. В Вавилоне тоже ассирийцев всего три тысячи было, и они сидели в центральном квартале, более охраняя царский дворец, нежели сам город.
Персидское войско разрезало Двуречье напополам, отсекая, как все и планировали, плодородный Шумер. Окружить Вавилон со всех сторон было невозможно, таких сил у великого царя не было, а форсировать Евфрат, ослабляя армию, он