Часть четвертая
Голодный остров
Глава первая
Колубаев не спешил выводить людей на остров, что-то останавливало его. Назино — необитаемый, заросший буреломом, совершенно дикий остров, названный по наименованию посёлка Назино. В этот день, несмотря на хорошую и ясную погоду, остров выглядел негостеприимно. Колубаев чертыхнулся и посмотрел на Цепкова.
— Выводи! — Тот взмахнул рукой, как маршальским жезлом. — Пусть пасутся!
— Да куда же…. Тут даже шалаш не построишь, не то, что барак.
Цепков усмехнулся. Он-то понимает, что к чему. Товарищ Перепелицын доходчиво объяснил политику партии и правительства, этих людей отправили не в санаторий, а в ссылку, в спецпоселения, значит, было за что ссылать. Пусть терпят. Колубаев прошёлся по песчаному берегу и остановился. Через несколько шагов начинались густые заросли кустарника, за ним высился девственный лес, а справа зияло непролазное болото. За спиной ядрёно матерился Цепков. Колубаев поморщился, сплюнул, подумал о том, что его уже ждут в Александровском Торгсине, и тоже взмахнул рукой.
Выгрузка спецпереселенцев началась. Сначала стали выносить умерших. Весёлый майский денёк выдался на редкость погожим. На чистом и прозрачном небе сияло ослепительное солнце. Те, кто вышел из трюмов первым, ослепли от дневного света, умершие скользили и выпадали из ослабевших рук. Их складывали на песке перед кустарником. Колубаев принялся считать, сбился, сплюнул и махнул рукой, мол, потом сосчитаем. Цепков раздражённо посматривал на карманные часы, крутил цепочку, засовывал её в нагрудный карман гимнастёрки, снова вытаскивал, видимо, куда-то спешил. После умерших стали выгружать мужчин. Некоторые бросились в воду, спеша смыть с себя накопившийся слой пота и грязи. Свалка у трапов превратилась в кутерьму. Кто-то кричал, кто-то рассматривал трупы, кто-то купался, громко фыркая. Последним выкатился Мизгирь, обороняемый со всех сторон бессменной свитой. Группа верховодов бросилась к начальству, интуитивно выбрав Цепкова. Уголовники поняли, что перешли из одних рук в другие, и, вероятнее всего, эти другие руки будут более хваткими. Цепков хмуро взглянул на Мизгиря, измерил его взглядом и молча кивнул, мол, сойдёмся.
После выгрузки мужской половины переселенцев принялись за женскую. Сразу стало понятно, что женщин больше, чем мужчин, и гораздо больше, чем указано в отчётах. Цепков пытался сверить бумажки, что-то сравнивал, но понял, что бесполезно, и стал ждать окончания выгрузки. Женщины сходили с трапа смелее, чем мужчины, многие бросились в реку, смывая налипшую за месяц грязь. Цепков махнул рукой и два охранника сбросили с подошедшего паузка мешки с мукой. Дальше началось нечто невообразимое. Люди, забыв обо всём, бросились к мешкам и, разрывая узлы зубами и ногтями, совали в рот муку, при этом задыхались и сгибались в удушье. Кашель, чиханье, крики, стоны и мольбы наполнили прежде необитаемый остров. На крики слетелись птицы и тоже устроили дикий грай. Цепков схватился за голову. Охранники выстрелили в воздух, но никто не услышал выстрелов. Люди задыхались от удушья, заглушая птичий гомон кашлем и криком.
В это время зашевелились умершие. Цепков оцепенел. Он видел, как охранники пересчитывали умерших и складывали их штабелями. Все они были мертвы, о чём лекпом составил акт, мол, спецпереселенцы в количестве семидесяти восьми человек умерли от поноса. И вдруг умершие ожили. Трупы поднимали головы и прислушивались к шуму, стараясь понять, где они находятся, на том или этом свете. Некоторые догадались, что всё-таки на этом, и стали приподниматься. Цепкова затошнило, а Колубаев прыгнул на трап и скрылся на катере. Там он приложился к фляжке и одним махом влил в себя почти пол-литра чистого спирта. Затем отёр усы и долго тряс головой, стараясь забыть страшное зрелище. Прибежавший матрос вылил на Колубаева ведро воды, и только после этого помощник коменданта пришёл в себя.
А на берегу, у мешков с мукой, тем временем продолжалась свалка. Люди бились до смерти, сражаясь за пригоршню муки. Так как ни у кого не было ни чашки, ни кружки, то муку цепляли руками, хватали ртом, рассыпали в воздухе, а те, кто успел схватить в обе руки, бежали к реке, чтобы смочить сухой порошок. Мука в реке растекалась мутной слизью. Колубаев смотрел на людскую свалку с катера, спуститься вниз он не мог по причине сильного опьянения. Матрос держал его за ремень, не давая упасть на палубу. Цепков ухмыльнулся, подмигнул охранникам и щукой сиганул к катеру, обогнув гору из мешков и дикое побоище. Пока охранники крутили головами, Цепков умчался вниз по реке, а следом за ним отбыл катер с Колубаевым. Люди продолжали биться за горсть муки, давя друг друга и хватая за горло любого, кто оказывался рядом. Хищные птицы, потревоженные людским гомоном, кружили над островом в ожидании большого пиршества. Короткие загнутые клювы издавали лающее «Кра-кра-кра». И это зловещее «кра» перекликалось с людскими воплями, образуя общий хор вселенского отчаяния.
* * *
Галина с трудом тащила на себе ослабевшую, но ещё живую Рахиму. Ноги скользили по мокрому трапу. Шедшая сзади Роза, держала Рахиму за ноги. Они шли последними. Галина надеялась, что им достанется муки, но у мешков началась настоящая схватка. Посадив Рахиму на песок, Галина бросилась к охранникам, те кивнули ей, хватай, если сможешь что отхватить. Галина подкралась сзади, где было меньше дерущихся людей, и набрала в платок целую порцию муки, затем подошла к реке и смочила водой. Пальцами вымешала тесто, посматривая на толпу, рассчитывая, что кто-нибудь одумается и разожжёт костёр.
Первым опомнился охранник. Сплюнув в сторону сплетённых тел, он отошёл в сторону и развёл огонь. Повеяло дымом, в пламени весело потрескивали сухие прутья. К костру стали приближаться люди, протягивая онемевшие от холода руки. Одурев от долгого пребывания в тесном трюме без воздуха и пищи, а зачастую и без воды, люди, сойдя на остров, словно сошли с ума, но, увидев костёр, опомнились и потянулись к теплу. На острове было холодно, несмотря на пылающее солнце, пронзительно дул сквозной ветер, и вскоре всех зазнобило. Трясущиеся руки и озлобленные глаза окружили кострище. Галина поняла, что с тестом лучше подождать, пока у людей не пройдёт первый морок от осознания, что их выгрузили на необжитое место, где никаких условий для жизни. Здесь негде