Вскоре после этого Макалу-Го и его команда оставили Чена одного в палатке восстанавливать силы, а сами отбыли к Южной седловине. Несмотря на обещание Макалу не штурмовать вершину 10 мая, данное им Робу и Скотту, Го явно изменил свои планы и теперь предпринимал попытку подняться на вершину в тот же день, что и мы.
Во второй половине того же дня шерп Джангбу перенес грузы к Южной седловине и на спуске вниз остановился в третьем лагере, чтобы проверить состояние Чена. Он обнаружил, что состояние тайваньского альпиниста значительно ухудшилось: он потерял ориентацию и испытывал сильную боль. Приняв решение о необходимости его эвакуации, Джангбу привлек к участию еще двух шерпов и начал спуск Чена вниз по стене Лхоцзе. Через сотню метров от начала спуска по ледяному склону Чен неожиданно опрокинулся и потерял сознание. Минутой позже внизу, во втором лагере, с треском ожило радио Дэвида Бришерса: это был Джангбу, сообщавший испуганным голосом, что Чен перестал дышать.
Бришерс и его товарищ по команде IMAX, Эд Вистурс, поспешили наверх, чтобы попробовать привести его в чувство, но когда они добрались до Чена — на это потребовалось приблизительно сорок минут, — то уже не обнаружили у него признаков жизни. В тот вечер, когда тайваньцы прибыли к Южной седловине, Бришерс связался с ними по радио. «Макалу, Чен умер», — сообщил Бришерс руководителю тайваньцев.
«О’кей, — ответил Го. — Спасибо за информацию». Затем он заверил свою команду, что смерть Чена никоим образом не повлияет на их планы уйти в полночь к вершине. Бришерс был поражен. «Мне пришлось вместо Макалу закрыть глаза его товарищу, — говорит он, не скрывая гнева. — Мне пришлось стащить тело Чена вниз. И все, что Макалу мог сказать, было „о’кей“. Я не знаю, может быть, это нормально в их культуре. Может быть, он считал, что лучшим способом почтить память Чена было продолжить штурм вершины».
За шесть прошедших недель на горе произошло несколько серьезных несчастных случаев: Тенцинг упал в трещину еще до того, как мы прибыли в базовый лагерь; заболел высокогорным отеком легких Нгаванг Топче и последовало ухудшение его состояния; у молодого, по всем меркам здорового английского альпиниста Джинджа Фуллена из команды Мэла Даффа случился сердечный приступ возле вершины ледопада; на датчанина Кима Сейберга из команды Даффа на ледопаде свалился серак и поломал ему несколько ребер. Однако до этого момента никто не умирал.
Смерть Чена набросила на гору погребальный покров, молва о несчастье распространялась от палатки к палатке, но тридцати трем альпинистам через несколько часов предстояло отправиться на вершину, и уныние было быстро вытеснено предвкушением того, что ожидало впереди. Большинство из нас просто были слишком глубоко во власти вершинной лихорадки, чтобы размышлять об этой утрате. Мы предполагали, что позже, когда мы все поднимемся на вершину и вернемся обратно, будет достаточно времени для раздумий.
Глава двенадцатая
ТРЕТИЙ ЛАГЕРЬ
9 мая 1996 года. 7300 метров
Я смотрел вниз. Мысль о спуске не прельщала… Слишком много труда, слишком много бессонных ночей и слишком много мечтаний было вложено в то, чтобы нас занесло так далеко. Мы не могли вернуться сюда в следующий уик-энд, чтобы предпринять еще одну попытку. Идти вниз теперь, даже если бы мы сумели это сделать, значило бы спускаться навстречу будущему, где нас неотступно будет преследовать один большой вопрос: а как бы это было?
Томас Ф. Хорнбейн «Эверест. Западный гребень»
Проснувшись вялым и неуверенным в себе после бессонной ночи в третьем лагере, я медленно оделся, растопил лед и вышел из палатки. Это было в четверг 9 мая. К тому времени, как я упаковал рюкзак и пристегнул кошки, большинство клиентов из группы Холла уже поднимались по перилам к четвертому лагерю. Что удивительно, Лу Кейсишк и Фрэнк Фишбек были среди них. Поскольку вчера вечером они были в совершенно разбитом состоянии, я полагал, что они оба примут решение прекратить попытку восхождения. «Вот те на!» — воскликнул я, пораженный, что мои товарищи все-таки решились штурмовать вершину.
Я поспешил присоединиться к своей команде и, посмотрев вниз, увидел очередь приблизительно из пятидесяти альпинистов из других экспедиций, двигающихся вверх вдоль перил, — это было слишком; первые из них были сейчас непосредственно подо мной. Мне не хотелось попасть в давку — она могла продлить мое пребывание под обстрелом камней, падающих сверху, и подвергнуть другим опасностям. Я прибавил шагу, решив продвинуться к началу очереди. Однако, поскольку только одна веревка тянулась вверх по стене Лхоцзе, было довольно сложно обойти медленных альпинистов.
Столкновение Энди с падающим камнем приходило мне на ум всякий раз, как я отстегивался от перил, чтобы кого-то обогнать: даже маленького камешка было бы достаточно, чтобы столкнуть меня к подножию стены Лхоцзе, если бы он упал на меня в тот момент, когда я не был пристегнут к перилам. Обгонять других было не только беспокойным, но и очень изнуряющим делом. Чтобы обойти кого-либо, я должен был, не сбавляя скорости, без передышки карабкаться, прижавшись к склону, из-за чего дыхание мое становилось таким тяжелым, что я боялся, как бы меня не вырвало прямо в маску.
Я поднимался в гору, пользуясь кислородом впервые в жизни, и мне потребовалось время, чтобы к этому привыкнуть. Хотя была несомненная польза от использования кислорода на этой высоте (7300 метров), я понял это не сразу. Когда я попытался восстановить дыхание после обгона трех альпинистов, мне показалось, что маска вызывает удушье, поэтому я сорвал ее с лица — только для того, чтобы понять, что без нее дышать было еще труднее.
К моменту, когда я преодолел крутой обрыв из хрупкого, сыпучего известняка цвета охры, известного как Желтая Лента, мне удалось пробраться к началу очереди, и теперь я мог позволить себе более комфортную скорость. Двигаясь медленно и размеренно, я проделал подъем слева по траверсу через верхушку стены Лхоцзе, затем поднялся на насыпь из черного сланца, именуемую Коготь Джина. В конце концов я освоил дыхание с помощью кислородного снаряжения и более часа шел впереди моих ближайших спутников. Уединенность была редкой роскошью на Эвересте, и я принимал как приятный подарок уединение в этот день, в такой замечательной обстановке.
На высоте 7900 метров я остановился на верхушке Когтя Джина, чтобы выпить немного воды и осмотреться. Разреженный воздух мерцал подобно хрусталю, так что даже удаленные пики казались такими близкими, что казалось, до них можно дотянуться. Обильно залитая полуденным солнцем, пирамида вершины Эвереста просвечивала сквозь застывшую дымку облаков. Взглянув через объектив видео-фотокамеры в сторону верхушки Юго-восточного гребня, я с удивлением увидел четыре фигурки, размером с муравьев, едва заметно продвигавшихся в сторону Южной вершины. Я сделал вывод, что это могут быть альпинисты из команды Черногории; если им будет сопутствовать успех, то они будут первой экспедицией, достигшей вершины в этом году. Это также означало, что слухи о невыносимо глубоком снеге были необоснованны; если им удастся подняться на вершину, может быть, и у нас будет шанс сделать то же самое. Но струйки снега, сдуваемые с гребня вершины, были плохим признаком: черногорцы пробивались наверх сквозь свирепый ветер.