Читать интересную книгу Воспоминания - Иван Бларамберг

Для постройки артиллерийских позиций, как сказано выше, не было ни лопат, ни кирок. О тачках персы не имели представления и переносили землю в мешках, куда насыпали ее лопатами или руками. Семино вынужден был сначала научить солдат плести туры и вязать фашины, потому что в персидской армии не было саперов. Солдаты проявляли способность и усердие в работе. Но людей было мало, и без необходимого шанцевого инструмента и тачек работа шла медленно. Прошло 7 недель вместо 14 дней, пока были построены обе позиции для осадной артиллерии, имевшие в длину от 15 до 20 и в высоту от 18 до 28 футов и такую же ширину.

Ежедневно шах выделял сарбазам, занятым земляными работами, вязанием фашин и плетением туров, 50 туманов, но 4/5 этой суммы присваивались амир-диваном, т. е. министром юстиции, которому словно на смех доверили надзор за сарбазами, выполнявшими земляные работы, и выдачу им ежедневного жалованья. Я не буду говорить ни о тысячах препятствий, которые пришлось преодолеть Семино, ни о бессмыслице, свидетелем которой я ежедневно был. Эти подробности нашли отражение в моем описании этой единственной в своем роде осады. Все-таки я должен упомянуть еще об одном событии, являвшемся красноречивым доказательством слабоумия Хаджи. Однажды утром я поехал к окопам. Поднявшись на позицию осадной артиллерии, с которой открывался широкий обзор местности, я, к моему великому удивлению, заметил, что весь ее правый фланг оголен от войск, а в окопах напротив ворот Хош, которые еще вчера занимали полки Искандер-хана, кишели афганцы, торопливо уносящие в город фашины, туры и вообще лесоматериалы, поскольку там была большая нехватка дров. Я никак не мог объяснить себе это странное обстоятельство. Потом я узнал, что действительно по приказу министра Искандер-хан оставил окопы, потому что некоторые осведомители заверили министра в том, что Яр Мухаммед-хан, министр Камран-Мирзы в Герате, испугавшись подготовки к штурму со стороны персов, намеревается ночью покинуть город. «А! Он хочет бежать, обрадованно воскликнул Хаджи, — тем лучше, я ему облегчу побег. Отвести войска от ворот Хош, из которых дорога ведет в горы, и пусть он бежит, этот голубчик». В результате Искандер-хан оставил окопы. Между тем Яр Мухаммед-хан и не думал бежать из Герата.

Почти каждое утро, когда я направлялся из лагеря к окопам, мне встречались небольшие отряды из 6, 8-12 сарбазов. Они несли на штыках своих ружей кто голову, кто руки. Впереди, обнажив меч, с гордым и независимым видом шагал офицер, чтобы сложить к ногам его величества эти кровавые трофеи небольшой ночной стычки с афганцами и получить за это денежное вознаграждение (пешкеш) или халат.

Однажды суждено мне было наблюдать сцену, давшую представление о дисциплинарных наказаниях в персидской армии. Во время ночной вылазки афганцев командир полка Сенган струсил, и шах приказал посадить его верхом на осла задом наперед, вымазать бороду, святыню мусульман, кислым молоком и провезти в таком виде по лагерю в сопровождении музыкантской команды, которая шла впереди осла и усердно била в литавры. Случайно оказавшись свидетелем этого унизительного спектакля, я очень хотел узнать, какое впечатление произведет это оскорбление на персидского полковника. К моему великому удивлению, я узнал, что «храбрец» остался на своем посту и, как прежде, командовал своим полком (фауджем). Подобное наказание по распоряжению шаха не является, по персидским понятиям, позором. Так, побывав в окопах, я увидел знакомого полковника, сидевшего в своей землянке. Слуга втирал ему в страшно опухшие ноги мазь из яичного желтка и масла. На вопрос, что с ним случилось, он поведал со смирением в голосе, что вчера его вызвал шах и приказал в своем присутствии дать ему 200 палочных ударов по пяткам. Когда же я опросил: «За какую провинность?» — несчастный ответил мне: «Не знаю. Шах знает! Шах знает!» Он — государь и может делать все что ему вздумается.

Еще по пути из Тегерана в Герат мы узнали в Шахруде, что шах приказал задушить прямо на месте своего личного секретаря Мирзу Али-Таги. Этот мегодяй, которому шах оказывал большое доверие, изменил своему господину и поддерживал тайную переписку с английским министром Макнилом. Одно из писем Али-Таги попало в руки шаха. Он пригласил секретаря к себе в шатер, поднес писымо к его глазам и спросил, не его ли эта печать. (Персы и вообще все мусульмане не подписывают корреспонденцию и документы, а ставят печать и под ней свое имя. Только шах или султан ставит печать вверху своих приказов и фирманов.) Мирза Али-Таги упал к ногам шаха и стал просить пощады. Мохаммед-шах приказал позвать феррахов. Они принесли фелек, т. е. деревянный шест с двумя веревочными петлями одна рядом с другой. Ноги секретаря продели в петли и задрали вверх, затем два ферраха обработали толстыми палками подошвы ног несчастного, который лежал спиной на земле. В присутствии шаха он получил 300 таких ударов. После этого ему затянули одну петлю на шее и задушенного поволокли на базар в центре лагеря, где предатель оставался лежать до вечера. Когда наказание было приведено в исполнение, шах сказал с серьезным видом стоящим вокруг сановникам и ханам: «Так надо обходиться с мошенником, который служит двум господам».

Несмотря на то что Мохаммед-шах обладал слабым характером и полностью находился в руках своего первого министра, он был жесток по отношению ко всем пленникам. Их часто убивали на его глазах. Сначала графу Симоничу удавалось отстаивать пленных и сохранять им жизнь, однако позже их убивали прямо на месте. В лагерь с триумфом приносили лишь их головы и руки и складывали у шатра кибле-алема.

Так, 5/17 мая во время ночной вылазки афганцев было взято в плен несколько их начальников. В прежних своих вылазках они уничтожили много сарбазов, захватили даже пушку и уволокли ее в город. Эти отважные воины были убиты отвратительным образом недалеко от лагеря английской миссии, потому что все знали, что англичане находятся с афганцами в хороших отношениях. Несчастным отрезали руки и ноги, затем половые органы, которые в издевку запихнули им в рот, и, наконец, голову. Афганские военачальники стойко выдержали эти муки и умерли как мученики своей религии, потому что были суннитами и смертельно ненавидели шиитов (персов) даже за их веру. В другой раз, еще до нашего прибытия в лагерь, в присутствии шаха саблями и штыками убили 35 пленных туркмен, и когда кровь этих несчастных потекла струями, он сказал своей свите, поглаживая бороду: «Какой прекрасный розарий!» После прибытия графа Симонича в лагерь, как сказано выше, эти ужасные спектакли прекратились.

Раньше, когда в персидском лагере пленных афганцев и туркмен представляли сначала шаху, а потом умерщвляли, палач прирабатывал на них. Он волок несчастных на базар, перерезал им горло, бросал тела перед купеческими лавками на землю, где они оставались лежать до тех пор, пока купцы не давали ему денег, чтобы избавиться от быстро разлагающихся трупов. Понятно, что афганцы, возмущаясь подобной жестокостью, также убивали персидских пленных, которых они, как уже упоминалось, смертельно ненавидели за их веру.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});