заводом.
— Да помолчите вы, хоть на минутку, — взорвался Валерик, который был занят важной работой — считал деньги. — Третий раз сбиваюсь из-за вас, имейте совесть!
Стол был занят деньгами. Башни из купюр и денежные россыпи. Я задумчиво посмотрел на это изобилие. Деньги действительно куда-то нужно девать.
— Может, в банк положим? — спросил меня Серега вполголоса. — А чего? Под охраной государства…
Я показал ему кулак и покрутил пальцем у виска. Чтобы не мешать своим компаньонам, я сбежал из конторы, сославшись на неотложное дело. Тем более, что неотложное дело в принципе имелось — я был официально приглашен на съезд демократических сил, который должен был начаться в ближайшие полчаса в актовом зале ДК медиков.
Когда я появился в актовом зале, съезд уже почти начался. И члены президиума, и гости заняли свои места. Я примостился на галерке, откуда и помахал важному Борису Борисовичу, засевшему на трибуне. Борис Борисович ответил легким поклоном.
Я с интересом рассматривал собравшихся. Демократических сил у нас оказалось намного больше, чем я мог предположить — человек сто. Большей частью — местная интеллигенция, студенты, несколько неформалов и городских сумасшедших. Узнал я бывшего коллегу отца, работавшего в горкоме, но уволенного за аморалку. Товарищ сильно злоупотреблял спиртными напитками и докатился до того, что однажды явился на работу, будучи под градусом. В те времена подобное не прощалось, товарищ потерял должность и теперь оказался в рядах демократических сил.
Вообще, как мне казалось, во всем был виноват съезд народных депутатов в Москве, под председательством Михаила Сергеича. Съезд этот произвел эффект разорвавшейся бомбы. Раньше советский человек очень хорошо знал, что все съезды, пленумы, заседания и конференции существуют только для произнесения казенных ритуальных речей, зачитывания отчетов, взятия повышенных обязательств. Максимум, что там могло произойти — признание каких-то незначительных ошибок и обещание все поправить, расширить и углубить. А в конце — обязательные дружные аплодисменты. Публичной политики не существовало в принципе.
И вот, ни в чем неповинным советским людям показали публичную политику. С дебатами и перепалками, склоками и руганью, с фракционной борьбой, прямой критикой. Советские люди ошалели от увиденного. Уровень политизированности общества улетел куда-то в космос. Плюс к тому, простые люди тоже захотели поиграть в съезды. На одну из таких игр я и приперся…
Борис Борисович взял слово и долго рассказывал о том, что коммунистическая партия обанкротилась, страна движется к пропасти, а власть полностью импотентна. Борис Борисович заявил, что недалек тот час, когда простой народ выгонит коммунистов с насиженных мест. Он отметил, что это, конечно, заслуженно, но может возникнуть вакуум власти. А значит, прогрессивные силы должны подсуетиться уже сейчас! Нужно формировать властные теневые властные структуры хотя бы на областном уровне! Зал с восторгом аплодировал — все присутствующие были в высшей степени не против войти во властные структуры, пусть даже теневые. Люди готовы были хоть сейчас занять гипотетические должности, но Борис Борисович немного охладил горячие головы — подобные вопросы должны решаться только после всестороннего рассмотрения. Присутствующие нехотя согласились. Как мне показалось, Борис Борисович просто хотел торгануть «теневыми» портфелями.
После Бориса Борисовича выступил и другие ораторы — доцент местного педагогического института, журналист, отставной военный, руководитель рок-группы… Я время от времени норовил заснуть, вероятно, сказывалось напряжение последних дней. Но заснуть мне не давали — собрание аплодировало, шумело и смеялось. Задремал я только в самом конце, но и тут меня не оставили в покое — меня растолкал лично Борис Борисович.
— Наш дорогой меценат! — сказал он, радостно сверкая очками. — Мы помним вашу помощь, она неоценима! Мы смогли запустить наш собственный печатный орган! Сейчас я подарю вам первый экземпляр!
— Очень приятно, — сказал я.
Борис Борисович выудил из портфеля какую-то смятую газетку и торжественно вручил мне.
— Мы надеемся, — сказал он, — что вы и впредь…
— И впредь, — подтвердил я обреченно, и передал Борису Борисовичу пакет, содержащий бутылку коньяка и конверт с одной тысячей рублей.
Борис Борисович обрадовался коньяку даже больше, чем деньгам.
— Я сейчас на связи с Москвой, — важно сказал он. — Демократические силы, как вы знаете, набирают популярность. Следующие выборы будут за нами!
Я вежливо согласился и, сославшись на усталость, покинул собрание, отправился к себе, спать. Ночью меня мучили кошмары — снился Борис Борисович на броневике, с маузером и бутылкой коньяка.
Когда я на следующий день приехал в контору, мои компаньоны были уже на месте — серьезные и сосредоточенные они пили кофе и молчали.
— Что случилось? — спросил я.
Валерик молча указал мне на черные спортивные сумки, занявшие целый угол. Я вопросительно уставился на Валерика.
— Деньги, — сказал он почему-то шепотом.
— Что с деньгами? — обеспокоенно спросил я.
— Это всё деньги, — все так же шепотом объяснил мне Валерик. И добавил: — Два миллиона.
— Отлично, — улыбнулся я. — На складе еще осталось чего-то?
— Кой-чего осталось, — сказал Серега. — Видиков штук пять. Компьютеры еще… И по мелочи… Телефоны.
— Телефоны себе оставим, — сказал я. — Пару компьютеров — «двойку» и «тройку». Видиков тоже штуки три оставить нужно — пойдут как призовой фонд для лотереи.
— Я себе видик хотел, — сказал Серега. — «Панасоник»…
— Хотел, так бери, — улыбнулся я. — О чем разговор?
Валерик посмотрел на меня странным взглядом.
— Леш, — сказал он, — я не понимаю — зачем теперь лотерея? Вот деньги лежат — два миллиона. И в сейфе еще тысяч восемьдесят.
— И тысяч семьсот мы до этого намолотили, — сказал я. — А если учесть оставшийся товар… поздравляю, дорогие партнеры. Мы — официальные миллионеры. Рублевые, правда, но лиха беда начало. Так что, уважаемые товарищи миллионеры, как ощущения?
— Устал очень, — сказал Валерик. Он действительно выглядел измученным. — Все как-то совсем не так, как я думал…
— Странно и непонятно, — сказал Серега. — Очень странные ощущения. Я думал, как-то радостно будет. А оно как-то никак. Вообще никакого удовольствия. Скорее, боязно. Бабки эти куда-то пристраивать нужно, Лех. Не дело, когда куча денег в углу лежит. И, действительно, на кой хрен нам тогда какие-то лотереи и прочие движения? Здесь столько, что за всю жизнь не потратишь. У работяг зарплата двести пятьдесят, а у учителей и того меньше.
— Дорогие мои компаньоны, — сказал я дипломатично, — вы что