этому киски. Ни на секунду не забывай, что твой брак с ним — всего лишь фасад, уловка, с помощью которой он получает то, что хочет. Как только он закончит с тобой, он отбросит тебя в сторону и будет трахать каждую женщину, способную раздвинуть ноги.
Ярость хлынула в мои вены, усугубленная всплеском адреналина. Я влепила ей пощечину, громкий треск моей ладони о ее щеку эхом отразился от стен. Ее голова отлетела в сторону, светлые волосы упали на лицо. У меня участился пульс, а грудь резко вздымалась, когда я пыталась отдышаться от гнева.
Анетте смотрела на меня дикими глазами, ее щека была испачкана отпечатком моей руки.
— Ты, гребаная сука.
— Держись от меня подальше, Анетте, — предупредила я. — И держись еще дальше от моего мужа.
— Он никогда не будет тебе верен. Он быстро заскучает, так как слишком любит, когда ему сосут член. — В ее глазах полыхал огонь. — Он кончал мне в горло столько раз, что я сбилась со счета. И вот что, — прорычала она, — когда Святой приползет ко мне, чтобы хорошенько оттрахать, а он это сделает, мне понадобится всего десять чертовых минут, чтобы заставить его забыть о тебе.
Я хотела всадить кулак ей в горло, но чем дольше я стояла, тем больнее мне становилось. Ее слова, его ложь… и моя глупость. Слезы грозили вырваться наружу, и я поспешила уйти, не желая сломаться на глазах у Анетте.
— Ты дура, Мила, — крикнула она мне вслед. — Чертова дура.
Дверь с грохотом распахнулась, и я выскочила. Успокаивающий звук музыки оркестра стал лишь шумом, столкнувшись с ударами моего бьющегося сердца. Море людей, казалось, сомкнулось вокруг меня, хрустальные призмы теперь излучали ослепительный свет, а слезы свободно скользили по моим щекам.
Сэйнт стоял у барной стойки, продолжая разговаривать с Антонио, а Джеймс обходил его с фланга. Пока я смотрела на Сэйнта, казалось, целую вечность, я видела только ложь. Обман. И как же я была слепа и глупа, думая, что такой мужчина, как он, может влюбиться в такую женщину, как я. Анетте была права. Святой был богом, и я никогда не буду достаточно хороша для него.
Каждый уголок моей души запульсировал в агонии, и я сделала шаг назад. Потом еще один. И еще один.
Все эти незнакомые лица и экстравагантная отделка дразнили меня. Мне здесь не место. Неужели я действительно думала, что это так просто… надеть дизайнерское платье и пройтись рядом с одним из самых влиятельных людей Италии? И что? Я смогу превратиться из сироты в королеву?
Глупая, глупая, глупая девчонка.
Мой каблук стукнул о ступеньки, и я чуть не споткнулась, прежде чем взбежать по ним, как Золушка перед тем, как часы пробьют полночь. Как и Золушке, мне здесь было не место. Мне не место на балу с принцем. Чем дальше я взбегала по лестнице, тем отчаяннее мне хотелось убежать. Мои каблуки стучали по мраморному полу, но, добравшись до выхода, я услышала, как кто-то окликнул меня по имени.
— Мила?
Рафаэль стоял у лифта, и, как и в тот день, когда я бежала от Святого, от него и от войны с его отцом, мой брат снова был рядом.
— Пойдем, — призвал он. — Мама ждет.
Я закрыла глаза, и слезы хлынули из моей души: мысль о матери и о том, как я мечтала узнать ее всю свою жизнь, потрясла меня до глубины души. Я оглянулась на вход в зал, надеясь, что сейчас выйдет Святой, может быть, попытается остановить меня, чтобы я снова не убежала. Может, даже скажет, что слова Анетте — ложь, что это она лжет, а не он. Но другая часть меня, менее наивная, знала, что настоящая лгунья — это я. Я обманывала себя, думая, что смогу вписаться в этот мир власти и жадности, где выживают только самые богатые. Мир, в котором я буду достаточно сильна, чтобы править, как королева Святого. Все это была ложь, которую я говорила себе, чтобы наконец найти место, где я могла бы вписаться. Место, которому я могла бы принадлежать.
Я ошибалась, и теперь я больше не доверяла своим собственным суждениям. Они подводили меня слишком часто.
— Почему я все время вижу, как ты убегаешь от своего мужа?
Я повернулась лицом к Рафаэлю.
— Потому что я глупая.
— Нет. Я не думаю, что дело в этом. — Он положил руки мне на плечи и посмотрел на меня с сочувствием. — Это твой муж глупец, раз позволил тебе уйти. — Он вытер затянувшуюся слезу. — Хоть что-то хорошее можно извлечь из этой ночи. Потерянная девочка наконец-то воссоединится со своей матерью.
— Она действительно хочет меня видеть, Рафаэль?
— Хочет, Мила.
— Почему она так долго ждала? Наверняка она знала, что я здесь, в Италии, еще несколько недель назад?
Рафаэль отступил назад и потер затылок.
— Я сам виноват. Как я тебе уже говорил, она до сих пор не оправилась от потери отца. Я не хотел ее расстраивать.
— И знание обо мне расстроило бы ее?
— Нет. Не в том смысле, как ты думаешь. Она отказалась от тебя, Мила. Я просто не был уверен, что она готова к тому, что стало, возможно, самой большой ошибкой в ее жизни.
Как бы мне ни хотелось обвинить кого-то в том, что он скрывал меня от матери, в рассуждениях Рафаэля был смысл. Будь я на его месте, я бы тоже была настороже и сделала бы все, чтобы уберечь маму от беды.
Он обнял меня за плечи и медленно, шаг за шагом, повел к лифту.
— Пойдем, наша мама ждет.
Дверь лифта открылась, и Рафаэль вошел внутрь. На одно мгновение я замерла, и перед глазами промелькнули все события последних недель. Все пережитые эмоции сдавили мне все кости, и, подняв ногу, чтобы сделать последний шаг, я заколебалась.
— Обманешь меня один раз, позор тебе. Обманешь меня дважды — позор мне, — прошептала я и, сняв туфли с ног, бросила их на землю.
Я глубоко вздохнула и наконец смогла войти в лифт. Рафаэль улыбнулся. Стальные двери захлопнулись. И вот я снова наблюдаю за вспышками света, когда лифт поднимается в неизвестность.
Мы поднялись на самый верхний этаж, и мои босые ноги коснулись плюшевого ковра, когда я вышла из лифта.
— Вот. — Рафаэль указал на темную дверь из красного дерева слева. — Она там. — Он вытер пальцами рот и окинул взглядом коридор, прежде чем достать из пиджака ключ-карту. — Ты готова?
Я подняла подбородок и слабо улыбнулась, кивнув.