поможет людям, то я только за! Готово, Алексей Игнатьевич.
Месечкин не повелся на тираду Вадима, а осторожно запаковал и убрал документ. Общественность получит другую версию, где не будет столь явного указания о выкупе народа именно корпорацией, незачем портить императору имидж.
— Вадим Борисович, я попрошу вас остаться, — попросил Месечкин.
— Коннчно, — Вадим повернулся к Нахимову и Захарченко, — спасибо господа, но я вас попрошу.
— Конечно, Вадим Борисович, — Нахимов все еще остался под впечатлением. Захарченко же кивнул и вышел.
— Оставьте нас, —скомандовал начальник третьего отдела и вагон покинули солдаты.
Они остались втроем.
— Вадим, позволь тебе представить моего заместителя, полковника Александра Сергеевича Гурьба. Он полностью в курсе наших с тобой, хм отношений, — Алексей Игнатьевич замолчал, надеясь получить от Вадима хоть тень эмоций, но ничего, — похоже, что смерть Софьи и Петра на тебя сильнее повлияли, чем мы считали.
— Алексей Игнатьевич, вы говорите, да не заговаривайтесь, — предупредил Вадим, расстегнул пиджак так, чтобы генерал увидел кобуру.
— Вадим, больше твои угрозы не действуют, — предупредил Месечкин, все же с опаской бросая взгляды на кобуру, — это, — он показал на портфель с черновым документом, — последнее дело с которым я тебе помог. Две недели назад я прекратил принимать противоядие, времени как раз, чтобы отвезти твой ответ Николаю и проследить, за его исполнением. Того человека мы уберем, — Месечкин говорил о завербованном агенте, который помог все провернуть, — но ты больше не сможешь диктовать свою волю. Полковник, — Месечкин кивнул в сторону Александра Сергеевича, — проследит за всем. О твоих приемах я его предупредил.
— А что же просто не убьете? — поинтересовался Вадим.
— Дорого это будет. Не уверен, что бы тебя прикончил, даже если бы этот вагон взорвал, — признался Месечкин, — особенно после того, как твой дом подорвали. А инструментов навредить всем у тебя и так много. А с моей смертью, ты больше не сможешь лезть так глубоко.
— Что же, Алексей Игнатьевич, это достойно уважения, — Вадим протянул руку. Генерал не сразу, но все же решился и пожал ее.
— Вадим, прежде чем ты уйдешь, я должен сказать, что ты самый страшный монстр из всех с кем я встречался. А третье отделение уже уничтожило пару подобных. Ты же самый человечный, от того и самый мерзкий, — признался Алексей Игнатьевич смотря Вадиму прямо в глаза.
— Алексей Игнатьевич, нет монстра страшнее человека.
Месечкин не выдержал, встал из-за стола и вышел в соседний вагон, позвав за собой олковника:
— Александр Сергеевич.
— Идите, Александр Сергеевич, начальник зовет, — улыбнулся Вадим, встретившись взглядом с полковником.
Александр Сергеевич же улыбнулся и подмигнул Беркутову, после чего встал и тоже вышел.
Вадим же вышел на перрон и закурил. Уже десять лет, как все тестовые задания проходят через вестник для расшифровки способностей тех или иных сотрудников государственной службы. Месечкин правильно рассчитал, расфасовывают экзамены подчиненных вместе с офицерами или государственными клерками. Обычный человек не смог бы сопоставить данные среди тысячи людей, выявив закономерности например в плотности бумаги или одинаковых чернилах, но Вадиму даже не пришлось идти так далеко. Агенты третьего отделения выходили из жандармерии, которой раньше и командовал Месечкин, оставалось только собрать побольше данных о перспективных офицерах или людях, с которыми работал генерал, чтобы соотнести профили.
Вадим докурил сигарету и метким броском закинул ее в урну.
— Поживете с мое, может научитесь.
***
15 мая 1853 год. Мариуполь.
Князь Воронцов не любил покидать Новороссию, за многие годы службы он уже привык к теплому ветру Черного и Азовских морей. Он безумно любил гулять с Софьей и внучками по набережной Мариуполя, под светом уличных фонарей. Но его в Петербург позвал Николай, для вступления в новую должность, поэтому князь пришел в городской вокзал, где его уже ждал новый бронированный поезд со специальными вагонами для важных персон.
Воронцов с улыбкой наблюдал, как на перроне ругалась пара машинистов. Один из военных судя по форме, а второй с логотипом Вестника. И верно, рядом с бронепоездом стоял личный состав Вадима с мощнейшим локомотивом.
— Да ты куда лез? Ты вообще знаешь, чей это поезд?
— Да хоть самого Николая Павловича, это Мариуполь и поезд Беркутова! Это куда лез ты?
Михаил Семенович любил ловить такие моменты из жизни людей. Казалось бы суета сует, но было в этом что-то приземленное. Он повернулся и заметил, как из состава Беркутова в сопровождении четырех серых людей вышел сначала учитель по танцам его внучек, а потом и темноволосая женщина с мальчиком. Таким знакомым. И громилы в сером явно люди Вадима. Михаил Семенович не успел распробовать мысль, как к нему подошел человек в мундире полковника.
— Ваше светлейшество, позвольте представиться, Александр Сергеевич, — поклонился человек, а Воронцов сразу понял, что этот Александр Сергеевич из охранки, — мы ждем только вас, чтобы отправиться в Петербург.
— Да, конечно, — кивнул Воронцов и повернулся в сторону уходящей матери с мальчиком, Александр Сергеевич их тоже заметил, и что называется “срисовал”.
Воронцов знал Месечкина по долгу службы и несколько раз уже встречался с этим противным, но безусловно компетентным человеком в столице.
Черновик документы вызвал у него острейший интерес, как и роль, которую хотел поручить ему Николай Павлович. Воронцову предстояло возглавить новое правительство, став премьер министром, и занять нейтральную роль, чтобы гарантировать исполнение интересов корпорации государством. Все же речь шла об очень, очень больших деньгах.
Но все время поездки мысли возвращались к матери с мальчиком на вокзале, пока у князя не щелкнуло. Мальчик был вылитый Вадим, только младше.
— Вот сукин сын, — лицо князя побагровело, он сжал зубы, надеясь, что его не хватит удар, достал из кармана таблетки для сердца и в груди отпустило. Но не на душе, — сука, это же не по человечески! Махинатор, хренов! Не прошло и пол года, как нашел замену.
***
19 мая 1853 год. Петербург.
Ситуация на Балтике замерла. После разгрома эскадры на черном море, коалиция словно взяла паузу, больше не решаясь атаковать. Генеральный штаб считал, что было необходимо нанести еще пару ударов врагу и они бы посыпались. Николай бы смог диктовать им свою волю.
И вот Николай пил