на него с настороженностью, словно все еще не веря, что он позволял ей оставаться рядом. Матвей лишь кивнул, наливая молоко в миску с хлопьями. Поставив перед ней полную кружку с чаем, он сел напротив и начал завтракать, решив, что будет действовать так же, как на работе, – задавать вопросы, постепенно приближаясь к самому главному.
– Знаешь, сто тридцать лет назад я встретила человека, который создал эту компанию, – деликатно сказала Фаина, кивнув на коробку с хлопьями. – Логотип – его семейный герб.
Матвей на мгновение перестал жевать, но справился с собой и сделал глоток. Чему здесь было удивляться? Конечно, она знала его.
– Ты помнишь всех людей, кто когда-либо умирал?
– Помню больше, чем узнала лично за прошедшее тысячелетие, – подумав, ответила она.
– И что будет теперь? – спросил он, медленно перемешивая остатки молока ложкой. – Ты сказала, что больше не хочешь исчезать. Это значит, люди перестанут умирать?
– Нет. Смерть всегда была и будет частью этого мира. Только представь, какой воцарился бы хаос, если бы никто не умирал, – откликнулась Фаина. – И не все болезни излечимы, но многие причиняют страшную боль.
Матвей отвел взгляд. Он не любил думать о случаях, когда время вообще не оставляло шансов и поздно было с самого начала.
– Тогда как ты можешь с ней так просто разделиться? Я думал, это возможно только в преддверии Бала.
Фаина обхватила руками кружку. После долгого молчания она сказала:
– Моей защитой всегда было забвение, в которое погружался хозяин Бала, вернувшись домой. Я хочу снова довериться тебе, но должна спросить, сохранишь ли ты и это в тайне?
– Ну конечно, Фаина, – не раздумывая ответил Матвей, удерживая ее взгляд, чтобы она поверила ему.
– Меня сделали посланницей смерти, – тихо и медленно начала Фаина, не опуская глаз, – больше тысячи лет назад. Я приглашала гостей на Бал и искала тех, кто мог бы их развлечь, в Ирии и Пекле – его еще называют адом. Затем место хозяйки Бала стало моим. Я и смерть всегда были едины, даже когда я возвращалась к этому телу. Обычно это происходит только из-за Бала. Других причин у меня не было.
«А теперь есть», – ехидно прошептал Матвею внутренний голос, но смущение сразу затмили теории о мгновенной регенерации и обновлении клеток. Он отмел их прочь и нахмурился.
– Что значит «сделали посланницей»? Ты умерла?
Тонкие пальцы сжали кружку крепче.
– Можно сказать и так. Мой мир был устроен немного иначе.
Он вспомнил, что она говорила на Балу любви: их гости были из разных стран и эпох, почти что из разных миров.
– Каким он был?
– Я ничего не помню.
– Мне жаль.
Он сказал это искренне, но она посмотрела на него с удивлением.
– Должно быть, это сложно… всегда быть без воспоминаний, – пояснил Матвей. Ему иногда попадались пациенты с амнезией – недоумевающие, потерявшиеся в мире, который еще недавно так хорошо знали, и он сочувствовал их несчастью, как теперь сочувствовал и ей.
– Нет. Если и были на свете те, кого я любила, я потеряла всех, – сказала Фаина. – И воспоминаний, кто они были, не осталось. Душой я принадлежала смерти.
– А затем стала хозяйкой Бала, – повторил для себя Матвей, чувствуя, что вопросов появляется все больше. Что такое с ней случилось в прошлом? И раз одни боги могли спускаться на землю для любовных утех со смертными, другие легко делали их своими рабами?
– Да, Бал. И его традиции. – Она сжала губы и больше не произнесла ни слова. Однако Матвей заметил, что она больше не сутулилась, а ее глаза прояснились, и заключил, что ей стало лучше.
Размышляя над ее словами, он представлял себе глубокую, непроницаемую тьму, из глубины которой, подобно звездам, появлялись золотистые искры, все больше, больше и больше, сливаясь воедино и создавая ее тело. Что она должна была чувствовать в смерти? И чувствовала ли вообще? На ум приходило лишь нечто похожее на диссоциативное расстройство личности: она оставалась собой и в то же время являлась частью необъемлемой силы, подчинявшей себе всех и каждого. Кроме любви.
Матвей закончил завтракать и вернулся в спальню переодеться. Когда он вышел, Фаина уже сидела на диване, накрыв пледом колени. Этим утром он собирался идти в магазин за продуктами, но, заметив, с какой напряженностью она смотрела на пасмурное небо, решил изменить своим привычкам. Она явно не хотела оставаться одна так скоро, а у него на электронной почте наверняка найдутся какие-то рекламные письма с промокодами. Кто знает, что она сделает, оставшись без его поддержки, если снова начнется гроза.
Он взял ноутбук и сел за кухонный стол. Промокод от супермаркета нашелся в папке со спамом. Он сделал заказ и скопировал кодовое слово, чтобы вставить на страницу оплаты, когда снаружи раздался знакомый звук сирен. Подняв голову от экрана, из окна он увидел, как мимо дома по освобожденной машинами дороге пронеслась «Скорая». Его институт находился в другой стороне, машинально отметил Матвей и украдкой посмотрел на Фаину.
– Сейчас, когда ты здесь, – осторожно начал он, и зеленые глаза метнулись к нему, – ты чувствуешь что-нибудь? Когда…
– Узнаю ли я, что кто-то умирает? – спокойно уточнила она, и он кивнул. – Да, если сосредоточусь.
Матвей знал, что хотел спросить следующим, и одновременно боялся услышать ответ. Наконец он решился.
– Каково это?
Ему приходилось наблюдать, как меркнет свет в остекленевших глазах, расслабляются мышцы и замирает пульс. И он помнил про молнии, бившие ее в сердце.
– Ты уверен, что готов это узнать? – серьезно спросила Фаина.
– Думаю, после того, что я видел на Балу, готов.
Она снова отвернулась к окну.
– Меня просили описать это вслух всего раз, несколько столетий назад… Тот человек выступал против смертной казни, но не мог изменить закон. Он предложил использовать механизм, который должен был сделать казнь для всех сословий более быстрой и менее болезненной, через отсечение головы, а не повешение или четвертование. Создать его поручили фортепианному мастеру по чертежам известного хирурга. А самое известное его название – в честь автора идеи – гильотина, отчего он до сих пор в ужасе. Не такое наследие он хотел оставить своей семье. Благие намерения приводят к непредсказуемым последствиям. Но я отвлеклась, а ты ждешь ответа. – Фаина кивнула самой себе и продолжила: – Иногда все происходит медленно. Иногда быстрее. И вот наконец душа готова к переходу. Передо мной появляется четкий силуэт – на одно мгновение, но его достаточно, чтобы охватить всю жизнь. Любая жизнь, Матвей, заканчивается основанным на инстинкте страхом перед смертью, тьмой и неизвестностью. Реже к нему присоединяется любовь, и тогда