лимфоцитами матери, а некоторые антитела поступают ребенку через кровь в плаценте и с грудным молоком во время кормления.
Я возьмусь допустить, чисто гипотетически, что интерлейкины (лимфокины, цитокины) поступают к первичному половому эпителию до начала спермато- или овогенеза, то есть до того, как первичный эпителий станет превращаться в гамету[96], и на этом этапе в его ДНК вносятся изменения о контакте с различными антигенами, таким образом создавая иммунную память вида. Точно так же интерлейкины могут изменять ДНК в зародышевых клетках яичника. Но повторю еще раз: это только моя гипотеза. Я не верю в случайность появления удачных мутаций.
О том, что интерлейкины используются для генетической модификации клеток, в частности В-лимфоцитов, программируя их на выпуск совершенно новых, оригинальных белков – антител, – хорошо известно, так что исключать их участие в передаче этой очень важной информации половым клеткам я не возьмусь. Допускаю этот факт.
В любом случае без передачи иммунного опыта потомству вид (человечество) выжить в условиях постоянного инфекционного контакта шансов не имел бы.
Главная информация, которую передают клетки, – это как и какие белки надо собирать. Воспоминания и жизненный опыт предков таким образом не передаются, а вот повышение устойчивости к природным условиям, опыт выживания организма и борьбы с инфекциями – вероятно. Отсюда такая особенность – индивидуальный особый набор белков и абсолютное неприятие чужих.
Как я уже говорил, иммунитет от природы не ожидал такого сюрприза, как пересадка органов, тканей и переливания крови. Однако ему пришлось столкнуться с этим явлением. В середине прошлого века родилась наука трансплантология.
Пересаживали ли раньше ткани?
Да, пытались, иногда удачно, чаще – нет. Лучше всего «приживалась» пересаженная кожа, но кавычки здесь неспроста: в действительности она не приживалась, а временно прикрывала пораженный участок тела, пока лимфоциты хозяина-реципиента ее не убивали и не отторгали. Длилось это около двух недель, и если площадь пересаженной кожи была не слишком большая, то все проходило успешно.
Потом начали делать пересадки органов: первая пересадка почки произошла в 1954 году, а сердца – в 1967-м. В отношении подбора совместимости врачи руководствовались группой крови и резус-фактором.
Удачные трансплантации первых органов – отсутствие отторжения – вызвали огромный энтузиазм у хирургов, и пересадки начали делать в клиниках всего мира. Вот тут-то и открылось коварство иммунитета. Оказалось, то, что первые реципиенты приняли чужие органы без отторжения, не более чем счастливое стечение обстоятельств. Ученые, поняв, что подобрать идеальное совпадение по антигенам HLA невозможно, начали искать максимальное число совпадений. Требовалось больше 50 %, а это заведомо известно бывает чаще всего у близких родственников: отца или матери и их детей или у братьев и сестер.
А как же решить проблему с остальными 50 % неподходящих антигенов?
Надо убедить иммунную систему относиться к чужим клеткам лояльнее, не убивать их, дать возможность жить в обмен на «общественно-полезный труд». Уже давно нашли лекарства, которые подавляют активность лимфоцитов, контролирующих ткани. Правда, их успокоение приводило к тому, что засыпал антираковый иммунитет.
Теперь задача была найти такие иммуноподавители, которые не отключали бы борьбу с раковой тканью. Такие препараты удалось изобрести. Первым был открыт циклоспорин-А. Стремясь создать антибиотик, сделали вытяжку из грибов, а получили иммунодепрессант. Препарат белковой структуры.
Вводить его начинают до операции пересадки за несколько дней. Почему – понятно, ведь иммунитет обнаружит чужака сразу, а значит, и отторжение запустит сразу. Нужно, чтобы иммунитет ничего не заметил, так что его агрессию начинают подавлять заранее.
Кроме решения проблемы отторжения, иммуноподавители используют при тяжелых аутоиммунных болезнях: ревматоидном артрите, псориазе, увеите[97] и других.
Есть ли смысл использовать этот или аналогичные препараты при переливании крови?
Нет. Во-первых, он начинает действовать не сразу, а разрушение эритроцитов – гемотрансфузная реакция – при несовместимости начинается после их попадания в кровь почти тут же: в течение нескольких минут. Отсроченная тоже бывает, но реже.
Во-вторых, у этих препаратов немало побочных эффектов, которые не оправдывают применение при вливании крови. Впрочем, какие именно переливать эритроциты (именно их подбор важен и сложен), мы уже поняли. Идентичные! А вот, казалось бы, 0 (I), резус-отрицательные, при отсутствии антигенов А, В и D, годны для всех. Но нет! Фенотип системы резус тоже имеет значение!
Хелперы-супрессоры, генеральный штаб иммунитета
В «семье» Т-лимфоцитов, как и военачальников любой страны, можно разделить на агрессивных и осторожных. Есть генералы, что всегда требуют посылать армию в атаку, и есть те, которые предлагают строить оборонительные укрепления, в атаку не ходить, но все силы и деньги бросить на оборону.
Вообще-то организм никогда не воюет на чужой земле, он всегда в обороне. Поэтому защита для иммунитета – это основной вид боевой работы. С кем воюет иммунитет и какую роль играют в нем указанные два типа Т-лимфоцитов?
Давайте для начала усвоим, что полем боя являются органы и ткани организма. Т-хелперы (Тх) стараются «не думать» об этом. Они подозревают всех. Они не жалеют никого. Они с вечно поднятой рукой, в которой зажат меч.
Т-супрессоры (Тс) «всеми силами удерживают эту самую руку», чтобы меч этот не разил всех подряд. Т-хелперы наверняка орут в их адрес: «Предатели! Пораженцы!»
Соотношение Тх к Тс в норме – 2:1. А значит, что 50 % агрессии Тх все-таки реализуется. Это очень примитивная схема регуляции.
Чем регулируется агрессивность иммунного ответа и зачем нужны супрессоры? Как мы уже обсуждали, клетки взаимодействуют между собой. Важно понять, что в организме нет понятия «одна клетка» – это всегда группа, и весьма большая: несколько тысяч клеток. Так что «разговор» – это гомон, разноголосица, если хотите, митинг, на котором побеждают те, кто других «переорет».
И если для нас разговор, общение – это звук или переписка, то для клеток это определенные вещества, их состав, их концентрация в конкретном месте – там, где идет «беседа». А так как кровь и вода не могут быть в одном месте постоянно, то следы, «эхо» этого разговора в виде незначительной по сравнению с «гайд-парком»[98], где идет митинг, концентрации непременно присутствуют в плазме крови. Вот по ним, по этим веществам, можно судить об активности «манифестации».
О чем клетки перекрикиваются?
А, собственно, о том, что делать с врагами и враги ли те, кого посчитали таковыми Тх? Ведь эти рубаки особенно не церемонятся: если им показалось, что на мембране нормальной клетки имеется антигенный маркер врага, они ее тут же приговаривают к уничтожению. Как это, например, происходит с клетками соединительной ткани, белок которых очень сильно напоминает антигенный белок на мембране гемолитического стрептококка А.